Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950
Шрифт:
И каждый раз он улыбался, а я переводила глаза куда-нибудь в угол. Говорили о провинции. Василий Иванович говорил, что я и понятия о провинции не имею, если смотрю так светло на свое будущее…
Он говорил, что это такой ужас, такая яма, что не дай бог 206 … Но меня не ужаснул ни одним словом: мне так хорошо было сидеть тут, с ним, так просто, [как с [нрзб.] знакомым. – вымарано] болтать, смеяться, чувствовать себя оживленной и интересной!
206
Говорили
Он говорил о тех разочарованиях, которые неминуемо должны постигнуть меня, а я слушала его голос, чувствовала, что он так близко, и душа волновалась трепетной радостью, лицо улыбалось, и никакие ужасы будущего не смущали душу.
Мне хорошо… Сейчас с репетиции 7-й картины 207 . Не знаю, случайно или умышленно Василий Иванович во время монолога обнял мою голову и прижал к себе… Обыкновенно ему попадалась Полуэктова 208 , но сегодня, несмотря на то что она стояла передо мной, первая к нему, он положил руку на мою голову и затем тихо, незаметно привлек к себе…
207
Сейчас с репетиции 7-й картины. – Речь идет о репетициях спектакля «Бранд» Г. Ибсена.
208
Полуэктова (Четыркина) Надежда Владимировна – ученица Школы и актриса МХТ в 1906–1908 гг.
Я вся трепетала…
Господи! Что будет?! Чем все это кончится?!
В [четверг. – зачеркнуто] понедельник будет смотреть меня Константин Сергеевич [Станиславский].
Волнуюсь…
Не могу заниматься последнее время… Опять личное чувство, [забросила все. – вымарано] заполнило всю душу, и посему – на сцене – пень пнем. Скверно!
9 часов.
Тишина сейчас страшная…
Никого нет в доме… Я одна… Только часы – мерно отбивают «тик-так, тик-так»… И больше ни звука…
Иногда такая тишина приятна… Хорошо думается как-то…
Воспоминания ползут, мечты охватывают душу…
Большие, сильные, красивые.
Сегодня на душе скверно: тускло, уныло… И день – такой сырой, слякотный, туманный. Обыкновенно хоть воздух помогает: как охватит морозной крепостью, обвеет свежим сильным ветром, – вся тоска разом пропадает, и легко на душе становится, и жить хочется – страстно!
А сегодня воздух – тяжелый, душный, висит как-то без движенья… Неприятно… Скучно!
Сегодня репетировали «Снегурку», и было ужасно! А у меня, кажется, хуже всех…
Печально…
Главное – то, что я ничуть не волнуюсь, и вообще за последнее время стала какая-то равнодушная…
Нужно иначе жить! Больше впечатлений, что ли! А то я кисну, кисну невыносимо!
Вахтанг [Мчеделов] недавно мне сказал, что для того, чтобы достигнуть полного счастья, полного удовлетворения, мне необходимо вырасти, перестать быть девочкой…
Последнее время я вот думаю, и мне кажется – он прав. Когда Василий Иванович увидит, что я уже не ребенок, увидит во мне женщину – он полюбит меня… Я убеждена в этом… Может быть, глупо утешать себя [этим. – вымарано] подобными надеждами, но я в это верю почему-то страшно! Он полюбит меня! Непременно. Я знаю это! Я знаю это!
С Кореневой мы последнее время в каких-то натянутых отношениях, не знаю, отчего это. Она все время с Андрюшей [М. А. Андреевой (Ольчевой)], а я – то одна, то с кем-нибудь из мальчиков.
Сегодня на «Горе от ума» Василий Иванович два раза назвал меня Аличкой. У него это как-то необыкновенно хорошо звучит: так тепло, мягко, просто…
Боже мой, Боже мой, за что, почему я его так люблю? Я как безумная… Когда он подходит ко мне – вся душа моя трепещет радостью, счастьем, все волнуется во мне, рвется навстречу ему…
Сейчас вспомнила Авалову, и стало как-то неприятно…
Волнуюсь перед завтрашним днем… Мне кажется, что мнение Станиславского будет иметь для меня какое-то решающее значение…
Если он останется доволен, тогда, быть может… Господи, даже дух захватило, – будет заниматься со мной…
Как хорошо! Какие мечты!
Но, по всей вероятности, – только мечты… Это невозможно! Это уже слишком…
И вдруг, после того как ему столько наговорили про меня, он будет ждать страшно многого и, увидав, что особенного ничего нет, – махнет рукой и скажет: «Вздор…»
Ой, это страшнее всего…
«Снегурку» отложили на неопределенный срок.
Досадно ужасно!
Василий Иванович на репетиции сказал мне, что у меня – «томные» глаза, и смеялся. Хороший!
Когда он пришел, мы с Братушкой [С. С. Кировым] ходили по коридору и пели. «А вы хорошо поете!.. Это „Садко“ 209 ? – я знаю», и пожал руку так крепко… Все-таки, как ни работай, как ни забывайся, а мысли всегда около одного… Люблю, люблю, люблю!
209
«Садко» – опера Н. А. Римского-Корсакова, впервые поставлена в конце 1897 г.
Сегодня во время 7-й картины Василий Иванович опять взял мою голову к себе. Я придвинулась к нему совсем близко, вплотную, спрятала свою голову в складках его балахона, и так хорошо мне стало, так легко и ясно на душе, так крепко почувствовала себя под какой-то его защитой…
Поздно очень. Скоро 3 часа. Надо спать.
Сегодня во время «Горя от ума» Василий Иванович опять был ласковый, приветливый и простой такой.