Алкамен - театральный мальчик
Шрифт:
Мнесилох часть одежд подстелил, другими одеждами укрылся и сделался похож на нахохлившуюся наседку. Вздохнул, укутывая ноги.
– Залетел воробей в кувшин винца испить, там его и закупорили!
Лежит, смирился с тем, что везут неизвестно куда, может быть, в новое рабство, утешается пословицами! А у меня во всем теле зудит нетерпение хоть как-нибудь выбраться из этой тюрьмы! Вот окошко. Конечно, взрослый не пролезет, но такой худенький мальчик, как я... К тому же и решетка качается. Э, да тут совсем ржавые гвозди!
– Мнесилох, давай я выпрыгну в это окошко! Поплыву к Фемистоклу, расскажу, что ты на корабле галикарнассцев, - он тебя освободит. Я плаваю, как головастик.
– Ложись и молчи. У Фемистокла много других забот. Да ты и не доплывешь - гляди, какая волна расходилась, а до берега далеко. Пристукнут тебя веслом по голове - и конец.
– Но, Мнесилох...
– Молчи! Я твой командир. Я приказываю: ложись и спи. Кто знает, что еще предстоит, а мы не спали ночь.
И правда, глаза набрякли сном, отяжелели, но нетерпение стало сильнее. Я всматривался за окно и вдруг увидел близкие корабли, услышал крики, хриплые и отчаянные. Там шло сражение! Прямо перед моими глазами афинский корабль проткнул тараном борт финикийского и оба накренились, черпая бортами воду. Затем вся картина скрылась от меня зеленой стеной волны.
А Мнесилох спит себе преспокойно, свист издает и храпы испускает. Ну как он может спать, когда кругом идет сражение?
Я стал дергать и крутить гвозди, державшие решетку окна. Два гвоздя вывалились легко из трухлявого дерева, с третьим пришлось повозиться, - я даже раскровенил себе палец. Зато четвертый не давался никак. Пришлось отгибать решетку, наваливаться на нее всем телом. Нет, никак! Вдруг корабль провалился, будто в какую яму. Меня ударило теменем о балку, так что в глазах у меня померкло.
Но эта же волна сослужила мне службу - она сорвала решетку, висевшую на гвозде. Путь наружу свободен!
Донеслись хриплые вопли трубы, шум волны, влетели соленые брызги. Надо было торопиться, пока вода не натечет и не разбудит старика. Я пролез в окно, раздирая хитон, - и вот уже я за бортом.
С корабля не заметили, что я упал в воду. Я сначала погрузился, потом выплыл и еле-еле шевелил руками и ногами, экономя силы, стараясь только держаться. Корабль Артемисии, подставив паруса попутному ветру, ударяя веслами, удалялся, а на некотором расстоянии от него косым строем шли еще четыре галикарнасских корабля. Артемисия бежит с поля сражения!
Я повернулся в другую сторону. Прямо передо мной накренился, погрузив корму, подбитый афинский корабль. Команда покинула его, добралась на лодке до саламинского берега. Корабль медленно вращался в волнах и постепенно погружался. Слышались рев и проклятия: прикованные гребцы не могли покинуть трюм, вода их заливала.
Я напряг усилия, чтобы отплыть как можно дальше, - при погружении корабля может затянуть и меня.
Но тут я услышал свое имя. Кто-то настойчиво звал меня:
– Алкамен, Алкамен!
Что это? Наваждение? Кто может звать меня в проливе?
– Алкамен! Да взгляни сюда, здесь мы, в этом разбитом корабле!
Да, да! Знакомый голос рыжего скифа Медведя доносился из черной пасти отверстия для весла.
– Здесь все наши, храмовые, - и Псой-садовник, и Зубило, и Жернов... Полезай на палубу, голубчик, может быть, они обронили ключи от замков, или подай нам топор, меч, кувалду - все, что угодно, только чтобы разбить цепи. Алкамен, неужели ты нас покинешь?
Ну конечно, я не покину! С борта свешивалась веревочная лестница, по которой спасся экипаж. Мгновение - и я уже наверху. Правда, палуба накренилась так, что по ней трудно взбегать. Но вот валяется и топор, а вот и мечей целых три. Я кидаю все это в люк трюма. Оттуда доносится восторженный вопль и лязг разбиваемых цепей. Вскоре рядом со мной на палубе и Медведь, и Зубило, и Псой, и все остальные.
Медведь показал громадный кулачище холмистому зеленому берегу Саламина.
– Галера, к нам идет галера!
– закричали рабы. Действительно, от Саламина приближалась небольшая галера, наверное, затем, чтобы взять накренившийся корабль на буксир.
– Все вниз!
– заорал Медведь.
– Всем спрятаться! Хватайте мечи, ножи, топоры, молотки - кто что найдет.
– Как?
– спросил я с ужасом.
– Ты хочешь напасть на своих, на афинян?
– Это тебе они свои, - захохотал великан, заставляя меня спрятаться за палубную надстройку, - а мне они вот где "свои".
– Он показал мне руки, на которых были кровавые язвы от сбитых цепей.
Что мог я возразить?
Галера стукнулась о борт нашего корабля. На палубу вскарабкались двое корабельщиков, стали накручивать канат, закреплять буксир.
– А-ррр!
– страшно закричал Медведь.
Наверное, так кричит в его родных лесах какое-нибудь чудовище.
Рабы выскочили из люков, выпрыгнули из отверстий для весел, посыпались в галеру, били и сталкивали в воду ошеломленных моряков. Вскоре галера была в руках мятежников. Они кричали, целовались от радости, и полуденное солнце жарко обнимало их голые плечи и торсы.
– На весла! Уж если мы напрягались в цепях, так приналяжем ради свободы!
Что делать? И я был с ними - не погибать же мне вместе с тонущим кораблем. Однако, когда мы огибали Саламин, чтобы выйти в открытое море, я твердо заявил, что покину их галеру и поплыву на остров.
Там, на Саламине, раненая Мика ждала, что я приведу к ней отца, оттуда нужно послать погоню, чтобы освободить Мнесилоха, там Фемистокл надеялся на мою верность и отвагу.
– Вы поглядите на этого афинянина!
– издевался Медведь.
– Там его ждут поместья, гражданский венок и красавица невеста! Ты бывал когда-нибудь на кладбище возле Академии? На этом кладбище есть надгробная плита в честь рабов, которые в юности оказали услугу на войне, а в старости по постановлению народного собрания они получили надгробный памятник. Ты слышишь? На свободу их не отпустили - только памятник воздвигли!
– Оставь его, Медведь, - вмешался Псой.
– Кому дорога своя свобода, должен уважать свободу других.
– Прощай, внук ящерицы.
– Медведь обнял меня и так прижал к рыжей груди, что у меня дыхание остановилось.
– Прощай, да пошлют тебе счастье боги!
Рабы ласково мне улыбались, а многие утирали слезы.
Я выпрыгнул и поплыл к берегу. Видя, что плыть мне осталось недалеко, я обернулся. Галера быстро уходила, разрезая прозрачные волны и пенистые гребешки. Никто из афинян, занятых боем, не помчался за ней в погоню. Быть может, им и удастся добраться до острова Крит, где беглых рабов не выдают греческим городам.