Алмаз раджи. Собрание сочинений
Шрифт:
На полдороге между Виллебруком и Вилворде, в очаровательном месте, где канал похож на аллею старого парка, мы сошли на берег, чтобы позавтракать. На борту «Аретузы» были два яйца, краюха хлеба и бутылка вина. На «Папироске» – пара яиц и «Этна», спиртовой кухонный аппарат для приготовления пищи. Шкипер «Папироски» во время высадки разбил одно из яиц, но, заметив, что его все же можно сварить, опустил его в «Этну», предварительно обернув листом фламандской газеты. Мы причалили во время затишья, но не провели на берегу и двух минут, как ветер превратился в настоящий вихрь и по нашим спинам застучали капли дождя. Мы жались к «Этне». Спирт пылал чрезвычайно эффектно; вокруг нашей кухни то и дело вспыхивала трава, и ее приходилось тушить, вскоре было обожжено несколько пальцев.
Но увы, общее количество приготовленной пищи отнюдь не соответствовало всей этой помпе! После двукратного растапливания нашей кухни, целое яйцо оказалось едва теплым,
Незачем и говорить, что, едва позавтракав, мы опять сели в байдарки и распустили паруса. При этом ветер тотчас улегся. Остальную дорогу до Вильворде мы все же не убирали парусов и, благодаря изредка налетавшим порывам ветра и веслам, перемещались от шлюза к шлюзу между двумя рядами деревьев.
Мы шли среди прекрасного зеленого ландшафта, вернее, по зеленой водной аллее между деревнями. Все вокруг имело упорядоченный вид, свойственный давно обжитым местам. Коротко стриженные дети плевали на нас с мостов, демонстрируя истинно консервативные чувства. Еще консервативнее были рыбаки. Не спуская глаз со своих поплавков, они не удостаивали нас ни единым взглядом. Они стояли на сваях, быках и откосах, всей душой отдаваясь рыбной ловле, и казались застывшими фигурами со старинных голландских гравюр. Листья шелестели, вода рябила, а рыболовы оставались неподвижными, как государственная церковь. Можно было бы вскрыть все их простодушные черепа и не найти там ничего, кроме свернутой кольцами рыболовной лески. Я терпеть не могу дюжих молодцов в резиновых сапогах, которые борются с горными потоками, забрасывая удочки на лосося, но горячо люблю людей, которые каждый день бесплодно прилагают все свое искусство к тому, чтобы изловить хоть что-нибудь в тихой воде, в которой давным-давно ничего не водится.
На последнем шлюзе, сразу за Виллеворде, мы встретили сторожиху, говорившую довольно правильным французским языком; она сказала нам, что до Брюсселя остается еще около двух миль. Тут же хлынул дождь. Он падал вертикальными параллельными струями, дробя воду в канале на мириады крохотных хрустальных фонтанчиков. Найти ночлег оказалось невозможно. Нам осталось только свернуть паруса и усердно работать веслами под дождем.
Прекрасные виллы с часами и запертыми ставнями, чудные старые деревья, образующие рощи и аллеи, темнели среди дождя и сумрака и придавали великолепный вид берегам канала. Помнится, на какой-то гравюре я уже видел такой же безлюдный пейзаж с проносящейся над ним бурей.
И до самого конца нас сопровождала тележка с поднятым верхом, которая уныло тряслась по бечевнику [44] , держась у нас за кормой на одном и том же расстоянии.
Клуб королевских водников
Дождь прекратился близ Лакена, но солнце уже зашло. Было холодно, на нас не осталось ни одной сухой нитки. Теперь, когда мы находились уже в конце зеленой аллеи и приближались к Брюсселю, нам пришлось столкнуться с серьезной трудностью. Все берега были сплошь заставлены судами, ожидавшими очереди войти в шлюзы. Нигде не было ни пристани, ни сарая или хлева, где мы могли бы оставить на ночь наши байдарки. В конце концов мы вскарабкались на берег и вошли в маленький кабачок, в котором сидело несколько оборванцев, выпивавших вместе с хозяином. Хозяин обошелся с нами довольно нелюбезно; он не мог указать нам ни одного постоялого двора или трактира, а обнаружив, что мы не намерены ничего заказывать, не стал скрывать нетерпеливого желания отделаться от нас поскорее. Один из оборванцев выручил нас, сообщив, что в дальнем конце залива имеется слип [45] , а рядом с ним еще нечто такое, что он затруднился определить.
44
Бечевник – сухопутная дорога или тропа вдоль берега водного пути (реки или канала), предназначенная для буксирования судов на канате.
45
Слип – наклонная площадка на берегу для спуска судов на воду или подъема из воды.
Мы действительно обнаружили
К моему стыду, меня никогда так тепло не принимали на родной земле. Мы были английскими спортсменами, и бельгийские спортсмены буквально бросились нам в объятия. Право, не знаю, встретили ли так сердечно английские протестанты французских гугенотов [46] , когда те бежали за Ла-Манш, спасаясь от погибели. Впрочем, может ли какая-нибудь религия связать людей так тесно, как увлечение одним и тем же спортом?
Наши байдарки были доставлены в лодочный сарай; клубные слуги вымыли их; паруса вывесили сушиться, и все приняло красивый и опрятный вид, словно на картинке. А нас тем временем новообретенные братья – так они сами себя именовали – повели наверх и отдали в наше распоряжение свою умывальную. Один одолжил нам мыло, другой – полотенце, еще двое помогли развязать мешки. И все это сопровождалось такими вопросами, такими заверениями в уважении и любви! Признаюсь, только тут я понял, что такое слава.
46
Гугеноты – французские протестанты-кальвинисты.
– Да-да, «Клуб королевских водников» – самый старый клуб в Бельгии.
– У нас двести членов!
– Мы взяли призы на всех гонках, за исключением тех случаев, когда французы обставляли нас самым нечестным образом!
– Вам следует просушить все ваши вещи.
Бесконечно повторяющиеся «мы» и «нас» – вот что осталось у меня в памяти после бесед с ними. Чем-то юным, привлекательным и весьма патриотичным до сих пор кажется мне это «мы». Когда же пришел черед благодарить, нам было сказано:
– О чем тут толковать? В любом клубе Англии мы встретили бы такой же прием!
Я понадеялся, что так оно и есть, хотя до сих пор не уверен.
Днем все эти молодцы занимались легкомысленным и корыстным делом бельгийской торговли, вечером же у них постоянно находилось несколько часов для серьезных занятий. Может, я неправильно отношусь к мудрости, но люди, имеющие отношение к литературе и философии, всю жизнь стараются низвергать обветшалые понятия и фальшивые знамена. В силу своей профессии они путем упорных размышлений, в поте лица силятся вернуть себе свежий взгляд на вещи и провести границу между тем, что в действительности им нравится, и тем, что они поневоле научились терпеть. В сердцах же этих «королевских водников» умение различать было еще живо. Они сохранили чистое представление о том, что хорошо и что дурно, что интересно и что скучно, – представление, которое завистливые старцы именуют иллюзией. Кошмарная иллюзия пожилого возраста, медвежьи объятия обычаев, по каплям выдавливающие жизнь из человеческой души, еще не овладели этими юными бельгийцами, рожденными под счастливой звездой. Они еще понимали, что интерес, который вызывает у них их коммерческая деятельность, – ничтожный пустяк в сравнении с их пылкой и многострадальной любовью к лодочному спорту. Если вы знаете, что вам нравится, а не просто отвечаете «аминь» на то, что свет предлагает вам, – вы сохранили живую душу. Человек же, сохранивший свежесть ощущений и искреннее сердце, может быть великодушен и честен не только в коммерческом смысле этого слова, он умеет любить друзей. Короче говоря, он человек, который действует согласно собственным побуждениям, сохраняя себя таким, каким его создал Бог, – а не просто рычажок в социальной машине, приклепанный согласно принципам, ему непонятным, во имя цели, ему неинтересной.
Ну кто осмелится сказать мне, что работа в конторе интереснее забав среди лодок? Если же кто-либо и скажет нечто подобное, я отвечу ему, что он никогда не видал ни лодки, ни конторы. И без сомнения, путешествие на лодке гораздо полезнее для человека, нежели конторские занятия. В сущности, удовольствие должно было бы стать самой важной целью жизни. Противопоставить этому можно только алчную погоню за деньгами.
Лишь лживое лицемерие способно изображать банкира и купца людьми, бескорыстно работающими на благо человечества, людьми, особенно полезными, когда они погружены в свои дела. Но человек выше дела. Когда спортсмен из «Клуба королевских водников» настолько отдалится от дней своей юности, что утратит желание увлекаться чем бы то ни было, кроме гроссбуха, вряд ли он останется таким же симпатичным малым и вряд ли так радушно примет двух промокших англичан!