Альтернативная история всего
Шрифт:
Ирокезов младший пнул отца ногой.
— Проснись, папенька, тут феномен наблюдается…
Ирокезов старший продрал глаза и, поглядев в костер, сказал:
— Ты, сынок, не валяй дурака. Знаешь ли ты, что лежит у тебя в костре?
Ирокезов младший не ответил. Повторять звонкое слово «феномен» он не счел нужным.
— Еще никому не удавалось сжечь птицу феникс. Эта тварь в огне самовосстанавливается! Ты уж лучше курицу укради…
Сын с интересом смотрел в костер. Ирокезов старший, посчитав, что выполнил отцовский долг, повернулся
— А я сумею!
Он наломал дров и шагах в семидесяти от дремлющего папаши развел новый костер. Даже не костер, а пожарище.
Посреди кострища он установил каменный столб и положил на него подстреленную птицу. Столб сперва окутался дымом, а потом скрылся за стеной пламени… Огонь зашумел, охватывая куски деревьев, дохнул жаром, заставив воздух над собой дрожать, словно от ужаса.
Дым, поднявшийся над пожарищем, привлек множество любопытных.
Прилетела стая летающих тарелок, местные феллахи прислали делегацию во главе с духовным лицом и сборщиком налогов, да еще приперлись какие-то купцы на верблюдах. Первые — покружив немного, повисли, помигивая разноцветными огоньками, у вторых Ирокезов в предвкушении сытного мясного ужина занял немого соли и душистого табаку, третьих просто прогнал.
Костер горел на славу. Ревело пламя, гром гремел — изредка в костре, перегорев, обрушивались стволы деревьев, однако сквозь дрожание горячего воздуха было видно, что птица как лежала, так и лежит.
Нездоровый азарт охватил Ирокезова младшего. Быстро заключив пари со сборщиком налогов, он подбросил в костер дров. Пламя взвилось с новой силой, но подлая птица и не думала поджариваться.
«Что за мерзкая тварь» — подумал Ирокезов младший. — «Это не птица, это насекомое какое-то…»
И пошел ломать последнее дерево…
Роща была им безвозвратно погублена. Оставшееся дерево неизвестной породы, за которым и направился Ирокезов младший, прикрывало сенью своих листьев Ирокезова старшего. Осторожно, чтобы не разбудить любимого отца он сломал его и швырнул в огонь.
Зеленые листья начали корчиться как живые и сворачиваться в сухие черно-коричневые трубочки. По покрытой серебристой сеткой коре, пузырясь, пополз сок, превращаясь в дым и пар.
— Шайтан! — взвизгнула особа духовного звания, которая куда лучше Ирокезова младшего разбиралась в ботанике родного края и породах деревьев. — Бегите, подданные фараона!!!
Из костра повал густой рыжий дым, расползаясь вверху огромной кляксой.
Увы! Дерево оказалось отравленным.
Все побежали, и только летающие тарелки, плохо еще понимавшие по-египетски, остались висеть в воздухе. Дым поднимался вверх густой стеной, казавшейся со стороны ровной и упругой. Едва он достиг первых тарелок, как те, закачались, словно парасхиты, обпившиеся просяного пива, и начали падать на землю…
Двое из этой стаи упали в сотне шагов от Ирокезова старшего, а три других, немного отлетев
Так погибли Содом и Гоморра…
Есть вещи, которые происходят независимо друг от друга. Их связь незрима и неощутима, но пристальный взгляд исследователя дает вдумчивому уму возможность увидеть связь несвязуемого там, где её никто не может различить.
Вроде бы и нет связи на первый взгляд, а присмотришься, заглянешь с изнанки — и на тебе. Есть связь! Есть!
Когда экспедиция расы разумных насекомых с лямбды Лебедя прибыла на Землю, то все самые значительные свидетельства посещения нашей планеты космическими пришельцами уже стояли на своих местах.
Нынешние пришельцы, не в пример тем, что залетали сюда ранее, были существами тихими. Вместо гигантских архитектурных сооружений они оставили о себе добрую память и еще кое-что, что, пожалуй, переживет и Вечные пирамиды…
Жилой экспедиционный модуль стоял посреди большой поляны, в тени одинокого белоствольного дерева. Перед ним стояли Первый и Второй и выясняли отношения.
— Что же у нас тут делается? — сдавленным от раздражения голосом спрашивал Первый. — Три недели как мы на точке, а связи нет?
— Как нет связи? — пробовал робко возразить Второй.
— Нет связи, — отрезал Первый. — То, что есть это не связь!
Второй, ничего не отвечая, шевельнул нижней парой рук. Секунду он помялся, собираясь начать оправдываться, но передумал. Молчание Второго еще больше разозлило Первого.
— Работничек! — презрительно сказал он. — Связи нет, питания нет и барометр у него на «ясно» заклинило.
Второй, слушая Первого, виновато ежился, показывая всем своим видом что полностью согласен с командиром, и даже более того, думает о себе еще хуже, нежели чем начальник.
Ко всему этому он уже успел привыкнуть. За двадцать три дня совместного дежурства ему пришлось вынести почти полдюжины разносов и не потому, что он был, как считал Первый, легкомысленным разгильдяем, не способным к службе на космофлоте, а из-за слабости, которую Первый никак не увязывал с создавшимся положением. Этой слабостью у Второго были шахматы — местная игра, прелесть которой заключалась с одной стороны в логической стройности правил, а с другой в непредсказуемости положений, рождающихся на клетчатой доске.
Игра для Второго имела только один недостаток — для нее был нужен партнер. Направляясь на точку, он надеялся на то, что в минуты отдыха Первый разделит с ним радость клетчатой доски, но тот не поддался её очарованию и играть Второму оказалось не с кем. В течении почти трех дней он пытался соблазнить Первого, подумывая даже о том, чтоб проиграть ему одну-две партии, но тщетно. Тот погряз в науке, и все свободное время проводил за микроскопом, общаясь с местными микробами.
Окончательно отчаявшись, Второй призвал на помощь науку. И та не подвела!