Алые буквы
Шрифт:
Дерк провел рукой по лицу, словно стирая с него грязь.
— Слушайте, — сказал он. — Простите мне то, что я ударил вас вчера вечером, и давайте на этом закончим.
Он встал.
— Сядьте, Дерк, — велел Эллери. — Я еще не закончил с вами. Мне симпатична ваша жена, а вы превращаете ее жизнь в ад. Это должно иметь какие-то корни. Давайте их раскопаем… Благодарю вас, — сказал он, когда Дерк внезапно сел. — Вчера вечером я говорил с Мартой и, соединив то, что мне удалось из нее вытянуть, с собственными наблюдениями, пришел к выводу, что ваша беда, Дерк, отнюдь не ограничена простой ревностью и берет свое начало в далеком прошлом. Не возражаете, если мы побеседуем о вашем детстве?
— Я сэкономлю ваши силы, — сказал Дерк. — Сообщу факты, а если вам понадобятся медицинские термины, то прибавлю и их.
— Так вы подвергались психиатрическому лечению? — Эллери старался не выглядеть разочарованным.
Дерк рассмеялся:
— Мной дважды занимались психоаналитики. Но лечение не только не помогло, а, напротив, все усугубило. Они не виноваты — я был не в состоянии идти навстречу. Не знаю почему. Очевидно, это одно из проявлений…
— Тогда незачем так далеко вдаваться… — Эллери поставил чашку.
— Погодите. Не возражаю, чтобы рассказать вам. Это придаст всему хоть какой-то смысл. — Дерк оперся локтями на колени и продолжал, глядя на ковер: — У меня не было того, что называют «нормальным детством». О том периоде я не вижу сладких снов — только кошмары.
Когда мне было двенадцать лет, мой отец застал мою мать в постели с другим мужчиной. Он схватил со столика у кровати медную лампу и вышиб ему мозги. Его судили за убийство и, конечно, оправдали — любой присяжный поступил бы так же при подобных обстоятельствах.
Итак, для него все закончилось хорошо. Однако дальше все пошло куда хуже — особенно для матери и для меня. Отец подверг мать оригинальному наказанию — не пожелал дать ей развод и заставил ее продолжать жить с ним в том же доме. При этом он не упустил и дня, чтобы не напомнить ей о ее вине. Естественно, друзья перестали общаться с матерью, а собственная семья отреклась от нее.
Отец не собирался позволить матери уйти. Это было бы слишком легко — все равно что убить ее на месте. Она должна была умирать медленно и мучительно — а la chinoise. [12] Ведь мать опозорила его драгоценное имя, унизила его мужское самолюбие и нарушила кодекс их класса. Отец был тот еще тип. Сомневаюсь, чтобы при бальзамировании в его жилах нашли хоть каплю крови. Его жестокость носила спокойный и сдержанный характер, что выглядело особенно скверно. Безупречные манеры джентльмена с Юга сохраняются при всех обстоятельствах. Когда такой человек вонзает в тебя нож, это по-настоящему больно.
12
В китайском стиле (фр.).
Дерк зажег сигарету и почти сразу же раздавил ее о свое блюдце.
— Мать дважды пыталась покончить с собой и оба раза неудачно. Ее так и не научили хоть что-то делать как следует. В конце концов, она превратилась в пьяницу. Такой я и запомнил мою дорогую матушку — старой каргой с остекленевшими глазами, пахнущей лавандой и виски и бродящей, спотыкаясь, по огромному дому.
Я рос, ненавидя своих родителей. Возможно, в моем подсознании Марта — моя мать, а я — мой отец. Я говорю вам это так же, как говорил психоаналитикам. Ну и что? Знание причин ничего не меняет. Я по-прежнему испытываю неконтролируемые приступы ревности. Признаюсь, они до смерти пугают меня самого.
Эллери встал с кровати.
— Подождите, Дерк, пока я приму душ.
Он вышел в ванную и вскоре вернулся, приглаживая волосы.
— Как продвигается ваш новый роман?
Дерк уставился на него:
— Никак.
Эллери начал одеваться.
— Вы совсем не работаете?
— Просто сижу и смотрю на машинку, а она смотрит на меня.
— А вы много успели сделать?
— Я только начал.
— В чем дело? Роман так плох?
— Господи, конечно нет! — засмеялся Дерк. — Он великолепен!
— И вас он все еще интересует?
— Вы что, набиваетесь в соавторы? Идея привлекает меня по-прежнему, но я не могу заставить себя вернуться к ней.
— Как насчет профессиональной помощи?
— Что вы имеете в виду?
— Дерк, ваши личные проблемы вне моей компетенции. — Эллери зашнуровал второй ботинок. — Если психиатры ничего не могли с ними поделать, то я и подавно не смогу. Я только в состоянии предложить лечение, которое помогало мне справляться с собственными психозами. Писатель лечит себя писательским трудом. Думайте о творчестве, днем и ночью заставляя себя фиксировать ваши мысли на бумаге.
— Говорю вам, не могу! Я пытался…
— Давайте позавтракаем, — весело предложил Эллери. — У меня есть одна идея.
Прибыв исполнять секретарские обязанности, Никки, как обычно, уже не застала инспектора, а Эллери обнаружила выглядывающим в окно, что было не совсем обычно.
— Это Дерка Лоренса я видела плетущимся по Восемьдесят седьмой улице, — осведомилась она, — или его точную копию?
— Налейте себе кофе, Никки, и сядьте.
— Ну? — откликнулась Никки, не сделав ни того ни другого.
— Дерк приходил извиниться за вчерашнее, и у нас состоялась долгая беседа. — Эллери передал ей суть их разговора. Никки молчала. — Очевидно, он в тисках опасного невроза. Мне это не нравится, Никки, совсем не нравится.
— Бедная Марта, — вздохнула Никки.
— Да. — Эллери кивнул, набивая трубку. — Опасаюсь, что перспективы у нее весьма туманные. Не уверен, что ей пойдет на пользу, если она оставит Дерка. На данной стадии его фобии ситуация может только ухудшиться. Впрочем, не будем вдаваться в философские размышления. Она его не оставит, и нам придется исходить из этого.
— Да, — сказала Никки, — но чего именно вы опасаетесь?
— Насилия, особенно если Марта его спровоцирует.
— Он не посмеет! — Никки стиснула кулачки.
— Я прибег к уловке: убедил Дерка, что самое разумное для него — вернуться к работе над книгой.
— Он этого не сделает.
— Так он сказал. Но я думаю, что сделает — или попытается, — если рядом с ним постоянно будет находиться человек, к которому Дерк хорошо относится и кому он доверяет, который станет хвалить и подбадривать его, проявляя живой интерес к его работе. Иными словами, если ему кто-нибудь будет помогать так, как вы помогаете мне.