Алые Клинки. Часть 1
Шрифт:
Ёзеф, вдоволь насмотревшись на стенания Джима, потребовал Мурзу вернуть меч приятелю.
– Да на, на, не жалко, – подшучивал Мартин, – но если тебя подсекут, ты хотя бы знак подай. Не пропадать же добру.
Снова раздался хохот, но в этот раз Джим не увлекся всеобщим весельем, а сам занялся рассмотрением острия меча. Он вертел его, аккуратно переворачивал, игрался с зайчиками, отраженными от свечи, разглядел на клинке множество незаметных черных ресничек, которые заполонили поверхность металла от самой рукояти до зазубренного конца. Сталь действительно оказалась тяжела, для такого орудия убийства нужна была крепкая мужская рука, а не плутоватая ручонка Джима. И все же он представлял, как разъезжает на вороном коне, в блестящих доспехах,
Феерия прервалась. На полу возле огонька замаячила опустевшая торба Ёзефа, перед которой лежали горстки монет, кисет и какой-то сверток.
– Что за мутотени вы нахапали? – с иронией заметил Мурза. – Пергамент какой-то… Живописцами заделаться решили?
Шаловливые ручонки Мартина потянулись к монетам, но крупная ладонь Ёзефа преградила им путь. Другой рукой Патлатый поднял с пола сверток, перекусил нитку и сургуч, раскатал по полу длинный документ и задумчиво пробежал по строкам рукописи.
– Ты читать не умеешь, умник, – сказал Мартин, – дай сюда.
Он поднял с пола полотно и начал читать “про себя”, произнося вслух почти каждое слово. Ускорить процесс не представлялось возможным, завороженная команда слушала чтение Мартина, пока оно не превратилось в набор звуков, заменяющих собой невыговариваемые слова. Дойдя до середины, Мурза оставил тщетные попытки декламировать написанное и прошелся глазами до самого конца.
– Смарите, сколько они набили картинок снизу! – Мартин повернул пергамент лицом к слушателям.
Внизу и вправду все свободное место занимали птицы, сердечки, крестики в кружочках, большие изображения гербов и символов, понятных лишь грамотным людям. При этом Ёзеф, повнимательнее сощурив глаза, ткнул пальцем в изображение Высокого Стола.
– Вот этот стол, я его помню. Такие на монетах часто изображают.
– Это печати, – заявил Джим. – Я в детстве часто слышал это слово. Такие рисунки ставят на бумагах, которые кому-то очень важны.
– Значит нужно отнести их в лагерь, – покивал Ёзеф. – Вот твоя доля, Мурза.
Большая ладонь придвинула к Мартину два золотых дуката и две медные монеты.
– Мало, я беру вон тот кисет.
– Нет! – воскликнул Ёзеф. – На, еще один золотой и вали скорее топать следы.
Мартин притянул двумя пальчиками еще один дукат, запихнул под прохудившуюся серую котту, поднялся и отправился к полке с арбалетом. Ёзеф неожиданно сделал мах руками, подбросив собственные подошвы в сторону Мартина, Джим повторил его движение, отстегнув запчасть от своих туфель.
– Ничего не забыл?
Мурза недовольно поднял кусочки обуви, поменял свои на пару Ёзефа, а другие закинул в мешок. Натянул лямку арбалета, подошел к дверному проему, за которым уже гулял ночной ветер, и сообщил.
– Не забудьте про свечку, бандиты. Еще увидимся.
Его фигура растворилась в дымке вечернего пейзажа. Ёзеф в два обхвата загреб добытое в торбу, а затем потушил свечу.
Глава 2. Свои среди чужих.
Мир засыпал. Облака, пригнанные далекими потоками воздуха, померкли. Земля, почившая на длительные для мирского обывателя часы, остужалась, унося к темно-синему небу гордо заработанные частички тепла. В сердце лесной чащобы, пострадавшей от бури, появилось скопление бежевых палаток, штандартов и коновязей. По искусственно созданной улице бродили в разные стороны часовые. Молодые парни, непоседы, отвлекались на скопления воинов, проводивших время за игрой в орлянку. Собирались однополчане под открытым небом в толще теней – разводить огонь или даже отбивать искры они не имели права. Медяки взлетали от кончиков пальцев, много раз оборачивались
Молодые парни, с отличием добравшиеся по карьерной лестнице до званий десятников, перешептывались в укромных уголках светового диапазона, обсуждая вернувшихся из отлучки делегатов: посла и его защитника. “Их ободрали в уездном шинке” – вторили голоса. Рядом с ними примостился фатоватый светловолосый мужчина в синем бархатном сюрко – он состоял в смене тех самых караульных, что любят отвлекаться по пустякам. Присев на поваленное бревно, он покорно прислушивался к разговорам мелких командиров и вглядывался в крупный центральный шатер, увешанный бордовыми гербами. Мужчины напротив пираколора издавали невнятный треп, перебивающий соседей и вялотекущую мысль часового, но ему все же удавалось фильтровать звуки и вытаскивать полезные сведения из их разговоров. Кто-то прошелестел сухим голосом два слова, выделившихся на фоне остальных: “Сходил бы”. Память человека в синем заставила все его тело содрогнуться. Часовой, как по приказу, встал с бревна и направился по дорожке из мелкой неровной травы, ведущей к рассматриваемому шатру.
За шелковой бордовой материей с изображением скрещенных серпа и меча скрывалось светлое облагороженное пространство, предназначенное для отдыха и собеседований. Стойки с инкрустированными доспехами, обитые крокодильей чешуей сундуки, горшки с мазями, овчинные тулупы и какие-то полотна. Сбоку от лежанки располагались сухие пни, являвшиеся заменой стульев, а также дубовая кора, приспособленная под письменный стол. Грузный розоватый человек преклонных лет блестел своей залысиной, склонив голову над пергаментом. Напротив него, потеснившись, сидели бледный бровастый Ворн и щетинистый усатый Витольд, дополняя друг друга, как на карикатурном портрете. Нагретый свечами воздух в шатре еще не устаканился после оживленного повествования герольда. Ворн только что закончил рассказывать барону Гретеру – командиру их состава, каким образом был утерян груз государственной важности. Барон был раздосадован не на шутку – он агрессивно нажимал на кончик пера и выводил символы на докладной бумаге. Из-под опущенной головы разнесся его хрипловатый голос.
– В условиях военного времени за такие промашки вас бы вздернули. Поверить не могу, что в поход на воронье приставили таких сентиментальных тупиц.
Ворн принимал ниспосланные выговоры в общем как справедливые, но Витольд отнюдь не хотел мириться с положением, сложившимся по вине его приятеля. Он сжал мозольные кулаки в попытке сиюминутно выпустить толику пара, и лишь по-настоящему рубанул с плеча, когда барон дал команду “свободны” и оба делегата вышли из брезентовых стен. Дозорного, который был в почетной части под командованием Гретера, перевели к новичкам-десятникам. Ворн осведомился о своих будущим штрафах, получаемых по окончании задания, и отправился следом на выход. Проход к барону стерег тот блондин-часовой в синем сюрко, что не вызвал никаких подозрений у пылкого Витольда. Ворн поинтересовался у него:
– Почему ты не на посту?
– У меня работа такая – патрулировать. Я часовой, зовут Кайн.
Ворн готов был отвернуться и идти своей дорогой, но Кайн настойчиво обращался к нему.
– Вы что-то потеряли, герольд? Барон Гретер давно не пребывал в таком гневе.
Ворн оценил через плечо безмятежное лицо Кайна, уловил колкость в его вопросе и тихо проговорил.
– Это не вашего ума дело, часовой Кайн. Займитесь тем, что умеете лучше всего – следите за периметром.
– У вас нет таковых полномочий, чтобы отдавать мне приказы. Мы с вами на равных, герольд Ворн. Я, как гражданин, исполняющий долг перед родиной, вправе поинтересоваться и узнать у вас, какой дорогой идет наша страна и какие у нее планы на население.