Алые паруса бабушки Ассоль
Шрифт:
Я подполз поближе и потрогал его хвост. Фонарик осветил Улисса сбоку.
– У него на боках розовая кожица светится! – прошептал Кортик. – Как такое возможно?
Он плакал.
– Улисса только что подстригли. Он блондин, как видишь. У него всегда после стрижки светится розовая кожица.
– Рот… приоткрыт.
Переместив луч фонарика, я осветил глаз чучела, и мы с Кортиком вскрикнули и закрылись рукой. Глаз сверкнул остро и ярко.
– Сволочь, – заметил Кортик, взяв у меня фонарик и осматривая другой глаз. – Не мог сделать голубые глаза, вставил какое-то стекло без зрачков!
Он осторожно подложил руки под чучело и поднял его, прижав к груди. Странно было видеть эту застывшую, будто замороженную фигуру пуделя – лапы не свесились, он не дернул мордой, чтобы лизнуть в лицо.
Мы оба, не сговариваясь, задержали дыхание, чтобы послушать эту перенаселенную комнату. Тишина.
– Здесь есть обезьяна, будешь смотреть? – почему-то опять шепотом спросил Кортик. – Она стоит в углу. Рядом с кошками.
– Большая? – Я удивился, потому что не слышал, чтобы кто-то в поселке держал обезьяну.
– Не очень. Но с оскалом. Клыки страшные.
Я не пополз смотреть обезьяну и кошек. Я очень устал, к тому же не мог заплакать, как Кортик. Носил свои слезы в горле, и они щипали нёбо горечью.
Кортик протянул мне чучело. Он хотел подняться на второй этаж. Я был против.
– Это место преступления. Наша задача нигде не оставить отпечатков и следов пребывания. Пока что мы просто пробрались в дом через подвал. Но если ты сунешься на место преступления, и это потом как-то обнаружится…
– Как? – Кортик повертел руками в резиновых перчатках. Он очень хотел осмотреть комнату, в которой прострелил окно.
Честно говоря, я тоже хотел еще пошарить по дому, чтобы найти и осмотреть мастерскую, в которой немец работал над чучелами. Очень хотел. Я ощупывал торс пуделя и не мог понять, что внутри. Не опилки – это ясно. Еще поражали уши – мягкие, на ощупь совсем как настоящие. Я мог поклясться, что в приоткрытом рту чучела зубы Улисса – я сразу заметил знакомый отколотый клык слева.
– Давай договоримся так, – предложил я Кортику. – Ты не пойдешь смотреть место преступления, а я не буду ползать по дому в поисках мастерской, чтобы выяснить, чем таксидермисты обрабатывают голову животного, чтобы сохранился череп. Тем самым мы очень облегчим нашу дальнейшую жизнь. Мне так кажется, – закончил я уверенно.
– Это ты – сын адвоката, а я не я! – обозлился Кортик.
– Ничего подобного. Я родился от преподавателя словесности.
– Что это такое – словесности?
– Он был филологом.
Тяжко вздохнув, я тем не менее не смог не отметить, что мы оба от такой перепалки взбодрились.
– Кортик, возьми меня под мышки сзади и проволоки по полу до спуска в подвал. Чучело большое. Я не смогу сидеть у тебя за спиной и нести его. Потом ты спустишь нас с чучелом по очереди…
– Ерунда, – перебил меня Кортик, вышел из гостиной с фонариком – шорох в коридоре – и вернулся, держа в руках длинную спортивную сумку.
Пудель поместился в ней впритык, еще и молния сошлась над головой. Кортик сначала прогнулся назад, чтобы я обхватил его за плечи и устроился на спине, а потом наклонился вперед – чтобы повесить сумку спереди себе на грудь. Обхватив мои ноги и пошатываясь, он двинулся по этому зловещему дому и только спросил в коридоре:
– Это у тебя ёкает в животе?
– Это не в животе. Это в груди. Я стараюсь не заплакать.
– Тебе тоже Улисса жалко… конечно, – пробурчал себе под нос Кортик.
– Нет. Мне тебя жалко, – сказал я. – Мне тебя жалко. Икар Кортнев, чертов красавчик, греческий бог – тащит на себе горбуна и чучело собаки, придурок, который даже не знает, что Египет – это Африка, Африка!.. – ну и так далее в таком вот роде еще много всего.
В открытые створки подвального люка вдруг посыпались звезды – я даже отшатнулся, так близко они оказались.
Кортик забрал сумку и смотрел на меня сверху из звезд, как из космоса. Створки закрылись. Я задвинул засов, стараясь не думать, что вылезать из окна наверх гораздо труднее, чем заползать вниз. Еще я старался не думать, что могу застрять в оконной раме горбом, а когда представил эту картину – я, застрявший в подвальном окне дома немца, и все бегут меня спасать: адвокат, матушка, шофер… – стало смешно, и я понял, что вылезу из окна, даже если горб придется содрать.
Подставив ящик под окно, я вполз на него, протянул руки к рукам Кортика, вцепился в них и вылез без проблем, извиваясь ужом.
Мы оба устали почти до потери сознания. Сели на холодную землю под окном. Посмотрели на сумку, потом – на наш дом через дорогу, потом – друг на друга.
– Ты думаешь то же, что и я? – спросил Кортик.
Я кивнул. Неизвестно, сколько времени будет действовать «легкое растительное снотворное». Успеем ли мы добраться до нашего участка незамеченными, разрыть старое захоронение, незаметно, подложить в него чучело или устроить Улиссу новую могилу.
– Что будем делать?
– Это нужно похоронить в любом случае, – я кивнул на сумку.
– Похоже, вон там сарайчик для садового инструмента, – показал рукой Кортик, встал и протянул мне отвертку.
Он пошел за лопатой, а я, сидя на земле, стал вставлять стекло и приколачивать рейки. Рукояткой отвертки маленькие гвозди забивались плохо, к тому же несколько штук упало из выемки в стене, в которую я их сложил, вытаскивая. Пришлось шарить ладонями по отмостке у дома и по траве. Я нашел все. Тут и Кортик подошел за сумкой.
– Подожди.
На ощупь, не раскрывая молнии, я погладил чучело по голове.