Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
Горел сарай с инвентарем. Как позже выяснилось, произошло замыкание электропроводки. Пока прибыла сельская пожарная команда, Семен успел выбить ломом горящее бревно, а Владимир и Андрей, взломав замок, выкатили во двор веялку. Колхозники яростно сбивали пламя огнетушителями и водой из шлангов.
Ребята притащили ведра. Наполняя их в реке, цепочкой передавали из рук в руки на крышу Семену.
Когда пожар был потушен, колхозники обступили суворовцев и стали благодарить за помощь.
Взмокшие, взъерошенные, возбужденные борьбой с огнем, ребята неловко переминались. Мужчина средних лет, в гимнастерке, с двумя рядами орденских планок, пожал руку Боканову и сказал просто, обращаясь ко всем:
— Колхозное спасибо!
Второе событие произошло вскоре после выезда из лагерей на «зимние квартиры». От воспаления легких умер Вася Лыков — признанный силач училища.
Гроб с телом Василия поставили в актовом зале. Вызванные телеграммой, приехали отец и мать — Василий был у них единственным сыном. Когда они вошли в класс Боканова, все встали и застыли с опущенными головами, боясь взглянуть в глаза родителям товарища. Мать Васи потерянно остановилась у стола. Слезы безудержно текли по ее щекам. Отец не плакал — окаменел, и на него особенно страшно было смотреть. Временами казалось, что он теряет рассудок.
— Где Васенька сидел? — спросил он глухим, бесцветным голосом.
— Рядом со мной, — тихо ответил Андрей Сурков, и губы его задрожали.
Отец подошел к парте, откинул крышку, достал какой-то учебник сына и, пошатываясь, вышел из класса. Худые лопатки его резко выделялись под вылинявшей армейской гимнастеркой.
У гроба Васи, сменяя друг друга, несли караул суворовцы и воспитатели.
Офицеры понесли гроб к грузовику, покрытому коврами. Первая рота, с оружием, молчаливая и суровая, сопровождала тело. Когда отдавали прощальный салют, Боканов, стоя у могилы, вспомнил, как на фронте, в их части, свято соблюдалась традиция похорон товарищей, погибших в бою. Даже в тяжелые месяцы отступления, даже на виду у наседавшего противника! И это тоже придавало силы, укрепляло дружбу. «Эх, жаль Василька! Он был честным, исполнительным, сердечным!» Сергей Павлович опустил голову, чтобы не выдать своего горя.
Рядом с Бокановым стоял Ковалев. Владимир крепился, но спазмы душили его, судорожно билась жилка на горле, пальцы впились в карабин. «Прощай, дорогой Василий, ты был хорошим товарищем, и, поверь, мы будем между собой еще дружнее, сохраним о тебе светлую память». Комья земли полетели в могилу.
И действительно, подобно тому как в хорошей семье при потере любимого человека оставшиеся делаются еще ближе, еще дружнее, смерть Васи Лыкова сплотила всех еще больше.
ГЛАВА VII
Учебный год начался необычно. Шутка сказать, впервые в истории Суворовского училища появились выпускники!
Выпускник! Это звучит внушительно. К нему особое отношение офицеров, товарищей из других рот. Ему предстоит сдавать экзамен на аттестат зрелости — утвердить «марку училища». Ему разрешено носить прическу, он получил право водить автомобиль, проходит стажировку в командовании взводом (так теперь называлось отделение), в парадах участвует с оружием, а уходя в город в отпуск, подвешивает к поясу штык в чехле и может возвращаться к двенадцати часам ночи.
Гербова генерал назначил старшиной роты и присвоил ему звание вице-старшины. Ковалев и Сурков стали командирами отделений. Командиры получили права, предусмотренные дисциплинарным Уставом Советской Армии. Круглосуточный наряд по роте несли теперь выпускники.
Обязанность дежурившего отвечать после суточного наряда пропущенный урок, словно и не пропускал его, усиленная тренировка в стрельбе, дополнительные занятия по физкультуре и многое другое воспринималось выпускниками не как обременительная выдумка начальства, а как необходимость. В их отношении к новым серьезным обязанностям чувствовался даже задор: чем труднее и суровее служба, тем лучше! Не неженками растем — сталинскими солдатами!
И по десяткам примет — по тому, что за малейшую провинность строго взыскивают, что утром на подъем дают считанные минуты и в любую погоду делай зарядку на плацу, по тому, что научились «по-курсантски» временно прикреплять спичкой оторванную пуговицу мундира — по всему этому чувствовалось: приближается офицерское училище. Скоро-скоро вместо алых погон лягут на плечи курсантские, а они потяжелей.
Выпускник! Особая пора, когда ты еще здесь, в Суворовском, и уже не здесь. И сразу повзрослел, как в семье старший брат, что собирается в отлет.
А в сущности — ребятня! Не успел генерал дать разрешение отращивать волосы, как мгновенно у всех появились расчески (запаслись раньше), и несчастные, многострадальные «ежики» волос потеряли покой. Их прилизывали, завязывали на ночь, смачивали водой, прижимали ладонями. Их заставляли лечь, а они непокорно торчали кустиками в разные стороны, принося огорчения.
По нескольку раз на день ребята бегали в мастерскую на примерку нового курсантского обмундирования и сшитых по ноге сапог. Не задумываясь о будущих походах, просили:
— Сапоги, пожалуйста, сделайте, как у нашего командира роты! Знаете: носок уточкой.
Галифе были синие, ладно сидела зеленая суконная гимнастерка, а пилотка, сдвинутая набекрень, делала похожим на летчика.
Подполковник Русанов устроил смотр выпускников, одетых в курсантскую форму. Потом эту форму спрятали до лета, до тех пор, когда будут сданы все экзамены. А их одиннадцать. Шутка сказать!
На собрании сами решили проводить товарищеские диктанты, помогать друг другу, составлять «личные планы» на каждую неделю: по средам весь день, а в остальные дни в обеденный час говорить только по-английски. Все в отделении Боканова довольно свободно владели английским языком. Сказались и тщательность преподавания, и то, что Сергей Павлович знал этот язык, и устройство вечеров иностранного языка, выпуск специальных газет. Чтобы заинтересовать ребят, Нина Осиповна привезла с собой еще в лагеря пишущую машинку с латинским шрифтом, обучала печатать на ней. «В жизни все может пригодиться», — многозначительно говорила она. Очередь желающих выстраивалась вокруг счастливца, отстукивающего двумя пальцами по клавишам.
Ковалев взялся помогать Гербову и Братушкину по алгебре, Сурков составлял «минированные» диктанты для Павла Снопкова.
В редкие свободные минуты, чаще всего поздно ночью, перед сном, вспыхивали споры: в какой род войск идти?
Владимир горячо отстаивал пехоту:
— Общевойсковой командир должен быть всесторонне развитым, чтобы овладеть сталинским искусством побеждать…
Семен рассудительно доказывал:
— Армии завтра будут на автомобилях.
Савва мечтал попасть в артиллерийское училище: