Алый знак доблести
Шрифт:
Юноша обменялся рукопожатиями и прочувствованными словами с людьми, раньше знакомыми ему только по виду, а теперь сердечно близкими. Помог товарищу, который клял все на свете, перевязать раненую голень.
Но вдруг по рядам желторотых пронесся изумленный вопль: «Глядите, они наступают! Опять наступают!» Солдат, разлегшийся на земле, воскликнул: «Черт!» и вскочил.
Юноша мгновенно обернулся к полю. Разглядел, что из дальнего леса, все умножаясь, выскакивают смутные фигуры. Снова увидел быстро движущееся вперед наклоненное знамя.
Снаряды, совсем было утихомирившиеся,
Солдаты охали. Их глаза потускнели. Чумазые лица уныло вытянулись. Медленно разминая затекшие руки и ноги, они хмуро следили за врагами, стремглав несущимися в атаку. Рабы-прислужники в храме бога войны, они начали роптать на свой изнурительный труд. Ворчливо жаловались друг другу:
– Ну, это уж чересчур! Какого дьявола они не шлют подкреплений?
– Нет, второй атаки нам ни за что не отбить. Да я и не собираюсь воевать со всей армией мятежников, будь они прокляты!
– Какая жалость, что меня угораздило наступить на руку Биллу Смизерсу! Лучше бы он наступил на мою!
– воскликнул кто-то страдальческим голосом.
Болезненно морщась, полк занимал оборонительную позицию, его утомленные суставы хрустели.
Юноша неподвижно уставился в пространство. «Нет, это не повторится, не может повториться!» - думал он. И продолжал стоять, словно надеялся, что неприятель замрет на месте, затем, принеся извинения, с поклоном ретируется. Нет, это какое-то недоразумение!
Но вот в полк - в центр и в оба фланга - полетели пули. Вслед за горизонтальными языками огня появились густые клубы дыма, которые, пометавшись и покружившись в почти безветренном воздухе над самой землей, поплыли сквозь ряды солдат как сквозь ворота. На солнце они были землисто-желтого цвета, в тени - мертвенно-синего. Порою знамя исчезало в чреве этой клубящейся массы, но чаще было четко видно, сверкая в солнечных лучах.
Глаза у юноши напоминали теперь глаза измученной клячи. Шея нервно подергивалась, мышцы рук обессилели и онемели. Кисти казались такими большими и неловкими, точно на них напялены незримые рукавицы. Колени подгибались, он с трудом удерживал равновесие.
Выкрики товарищей перед началом канонады застучали у него в мозгу: «Ну, это уж чересчур! За кого они нас принимают, почему не шлют подкреплений? Я вовсе не собираюсь воевать со всей армией мятежников, будь они прокляты!»
Ему казались сверхъестественными выдержка, искусность и отвага наступающих. Сам измотанный до предела, он был потрясен их упорством. Не люди, в какие-то стальные механизмы. До чего же трудно - отражать натиск таких штуковин, а отражать придется, пожалуй, до самого захода солнца.
Он медленно вскинул ружье и, бросив взгляд на кишащее людьми поле, выстрелил в быстро катящийся живой ком. Снова опустил ружье и начал всматриваться и ла тянутую дымом даль. И невольно заметил, как переменчив вид этого поля, усеянного людьми, которые, непрерывно вопя, несутся вперед и вперед, точно гномы, убегающие от погони.
Тогда ему стало мерещиться, что на них наступают безжалостные драконы. Он уподобился человеку, у которого отнялись ноги при виде подползающего к нему зелено-алого чудища. Юноша застыл на месте, весь - напряженное, полное ужаса предчувствие. Словно ожидая, что вот сейчас чудище сожрет его.
Солдат, который стоял рядом с ним и до этой минуты лихорадочно стрелял, вдруг прекратил пальбу и с диким воем бросился наутек. Увидев это, какой-то парень, чье лицо секунду назад светилось восторженной отвагой, возвышенной готовностью пожертвовать жизнью, во мгновение ока превратился в жалкого труса. Он смертельно побледнел, как человек, который обнаружил, что в ночном мраке подошел к самому краю пропасти. Внезапно прозрел. Он тоже кинул ружье наземь и побежал. В его глазах не было и тени стыда. Улепетывал как заяц.
Еще несколько человек нырнули в клубящийся дым. Выведенный этим суматошным движением из столбняка, юноша оглянулся с таким чувством, будто весь полк ушел, бросив его на произвол судьбы. Увидел несколько убегающих теней.
Он завопил от страха и закружился на месте. В этом хаосе звуков он уподобился пресловутой курице: не понимал, куда скрыться от опасности. Гибель грозила отовсюду.
Потом огромными прыжками понесся в тыл. Ружье и кепи он потерял. Ветер раздувал полы расстегнутого мундира. Клапан подсумка беспрерывно хлопал, манерка на тонком шнурке моталась за плечами. Лицо юноши искажал ужас, рожденный всем, что напридумала его фантазия.
К нему, выкрикивая ругательства, бросился лейтенант. Юноша успел заметить, что тот побагровел от гнева и замахнулся шпагой. Подумал - ну и чудак этот лейтенант, кругом такое творится, а ему есть дело до всяких пустяков!
– и тут же забыл о нем.
Он бежал как слепой. Несколько раз падал. Один раз так стукнулся плечом о дерево, что со всего размаху грохнулся на землю.
Стоило юноше повернуться спиной к полю боя, как его страх удесятерился. Смерть, готовая вонзиться между лопаток, была куда ужаснее, чем смерть, которая целилась в лоб. Думая об этом впоследствии, он пришел к выводу, что лучше уж видеть то, чего страшишься, чем только слышать. Шумы сражения были точно камни: он боялся, что будет сбит ими с ног.
Юноша смешался с толпой других беглецов. Он смутно видел людей справа и слева от себя, слышал за собой их шаги. И думал, что бежит весь полк, подгоняемый зловещими взрывами.
Этот топот ног сзади немного успокаивал его. Он бессознательно верил, будто смерть набрасывается в первую очередь на тех, кто ближе к ней, и, значит, драконы начнут свое пиршество с отставших. Им владел азарт бегуна, который любой ценой хочет всех обогнать. Состязание на быстроту бега.
Выскочив первым на полянку, он оказался в зоне разрыва снарядов. Они перелетали через его голову, протяжно и пронзительно воя. И ему чудилось, что у этих воющих штук зубастые, насмешливо оскаленные пасти. Один снаряд разорвался прямо перед ним, и синевато-багровое пламя преградило юноше путь. Он плюхнулся на землю и пополз, потом опять вскочил и стал продираться сквозь кустарник.