Амальгама миров
Шрифт:
Публика начала терять к нам интерес. Скоро броуновское движение по коридору возобновилось с прежней интенсивностью и можно было бы подобру-поздорову убираться из проклятой конторы, но полный молодой человек проникся к нам неожиданной любовью и не пожелал покинуть свой наблюдательный пост.
Минут пять мы меряли друг друга взглядами, надеясь, что кто-нибудь не выдержит и стронется с места, но мне-то деваться было некуда - я помнил, что оживший табурет может произвести слишком сильное впечатление на неподготовленного зрителя, и мужественно стоял на месте.
– Вы у нас новенький?
– наконец решился на дружелюбный вопрос наш постовой.
– Новенький, - мрачно ответил я.
– Второй день работаю.
– То-то я вижу лицо незнакомое. А в каком отделе?
– В первом, - необдуманно брякнул я.
Молодой человек переменился в лице.
– Я просто так спросил, - облизнув губы, сказал он.
– В порядке бдительности. Но вы ведь все понимаете, правда? У ССГ столько врагов.
– Неужели гэ?
– искренне удивился я.
– Всегда было эр.
– Проверяете?
– понимающе хохотнул мой собеседник.
– Какое эр? Союз Свободных Государств. Меня не запутать.
Он быстро, не оглядываясь, покатился по коридору и, как шар в лузе, исчез в одной из дверей.
Я мрачно уставился на Овида.
– Можно было бы и подумать, прежде чем выводить нас во Второй Реальный. Похоже, они тут все еще продолжают строить коммунизм. Врагов ищут. Вот бы влипли сейчас, если потребовали документы. Сдали бы в милицию, потом в КГБ, или, как у них тут это называется.
– Ладно, пошли.
– Овид выглядел виноватым.
– Торопился очень. Но в любом случае плащи надо снять.
– Ага, и еще ботфорты, - тихо подал голос Хома.
– И спрятать шпагу. А меня вам придется нести. Не бывает здесь ходячих табуретов.
– О господи, еще и тебя таскать, - вздохнул я.
Но деваться было некуда.
Несмотря на снятый плащ, выглядел Овид не менее экзотично, чем раньше. Каблуки его ботфорт гулко стучали по казенному линолеуму, и на нас продолжали оглядываться. Хому я задрапировал в собственный плащ, и нес его, как фокусник черный ящик.
Мы прошли длинный коридор и оказались в просторном холле.
Прямо на стене, почти полностью закрывая ее, висел плакат, на котором был изображен полный суровой решимости абсолютно лысый и бритый мужчина без возраста. Отсутствие растительности на лице и голове вполне компенсировали громадные брови с не меньшим размахом, чем крылья у американского кондора. Мужчина стоял на фоне кремлевских звезд и указывал костлявой рукой куда-то вдаль, где фата-морганой золотились хлеба и дымились мартены. Скреплял эту композицию до боли знакомый лозунг: "Решения ХХХII форума большевистов - в жизнь!".
Все это живо напомнило мне доперестроечные годы. Пионеры, комсомольцы, коммунисты. Тьфу, то есть большевисты. Полный кошмар! Рапорты, трудовые победы на невидимом фронте. Жрать в результате нечего. Плюс ко всему всеобщая подозрительность и ненависть к загнивающему империализму.
– Я же вас предупреждал, - негромко сказал Овид, уловив мою растерянность, - что вам здесь может тоже не понравиться.
– Да уж, - неопределенно промычал я.
– Но что поделаешь, поживем разберемся. А пока надо выбираться на свободу.
Путь на свободу лежал через вахтера.
Вахтер царапнул меня взглядом так, что захотелось почесаться. Он грузно приподнялся из-за стола и, положив одну руку на телефон, как будто уже заранее решил, что нас следует сдать, куда следует, мрачно спросил:
– Пропуск на вынос вещей имеете?
– Каких вещей?
– наивно удивился я.
Хома давно перестал быть для меня вещью, и мне даже в голову не пришло, что вопрос касается именно его.
– А что же вы тогда несете, завернутое в тряпку?
Только в этот момент до меня дошел весь ужас нашего положения. Сама мысль бросить Хому в этой конторе на произвол судьбы показалась мне кощунственной, и я от отчаянья перешел в наступление.
– Это мой личный табурет!
– заорал я так, словно меня пытались ограбить на ночной улице.
– Я его сам сюда принес. А он сломался. Видите, - я сдернул с Хомы плащ и поставил табурет на пол.
– Ножка сломана. Я его в починку несу! А вы препятствуете!
– У нас столярка в подвале!
– в свою очередь заорал вахтер.
– Зачем же вы тогда прете сломанную вещь на улицу? Сейчас в милицию позвоню. Расхититель!
Вахтер дрожащей от возмущения рукой рванул трубку телефона, и почти одновременно я почувствовал, как меня за рукав дернул Овид. Мы выкатились на улицу, словно воришки, преследуемые разгневанной толпой, и помчались по тротуару.
Вдали послышался тревожный милицейский свисток.
Жизнь во Втором Реальном начиналась неудачно.
– Что же теперь будет с Хомой?
– в который раз горестно вопрошал я, пока мы пытались разобраться в планировке города.
– Как же он теперь без нас?
– Да не пропадет наш Хома, - также в который раз утешал меня Овид. Как нибудь выкрутится. Вы лучше, Мастер, подумайте, что здесь будем делать мы.
На наше счастье погода стояла летняя. Куда хуже, если бы в этом мире сейчас была зима. На нас продолжали оглядываться, но взгляды были скорее любопытными, чем осуждающими, и это успокаивало.
Постепенно я начал понимать, что этот город мне в общем-то знаком. Не то чтобы полная копия того, из которого я сюда попал, но все же знаком.