Амелия
Шрифт:
Беседуя за чайным столом, они приятнейшим образом провели часа два, а затем вернувшийся управитель вызвал мисс Мэтьюз к себе, дабы вручить ей с глазу на глаз вместе с приказом об освобождении Бута восемьдесят два фунта и пять шиллингов; остальные деньги, как он пояснил, были израсходованы на порученное ему дело, в чем он готов в любую минуту представить полный отчет.
Оказавшись с Бутом наедине, мисс Мэтьюз протянула ему приказ об его освобождении и, попросив не задавать ей никаких вопросов, заключила свою речь словами:
– Я думаю, сударь, что нам обоим теперь делать здесь больше нечего.
Вызвав затем управителя, она велела ему принести счет
Управитель тюрьмы уже приближался к ней с длинным свитком, как вдруг за дверью послышался слабый торопливый возглас: «Где он?», и в ту же минуту в комнату стремительно вбежала, задыхаясь, женщина, бледная, как привидение, и, бросившись в объятия мистера Бута, тут же потеряла сознание.
Бут, пытаясь удержать в руках драгоценную ношу, сам едва стоял на ногах. Мисс Мэтьюз, тотчас узнавшая в незнакомке Амелию, застыла от изумления, и даже сам управитель, которого нелегко было растрогать зрелищем чьих-либо страданий, и тот был настолько ошеломлен этой сценой, что утратил способность двигаться и говорить.
К счастью для Амелии жена управителя, которая из любопытства последовала за ней в камеру к Буту, проявила себя в этих обстоятельствах единственным полезным человеком; она тут же крикнула, чтобы поскорее принесли воды, и стала приводить посетительницу в чувство: ослабила шнуровку ее корсета и оказала всю необходимую в таких случаях помощь, которая была настолько своевременной, что Амелия, чей обморок был вызван непосильным для нее душевным волнением, вскоре обнаружила признаки жизни и, открыв глаза, увидела себя в объятьях мужа.
Бут и его супруга тут же украдкой обменялись жестами ободрения, шепча друг другу ласковые слова, и Амелии стоило немалого труда сдержать свои чувства в столь неподходящем для нежных излияний месте. Только теперь она огляделась вокруг и, заметив окаменевшую, словно статуя, фигуру мисс Мэтьюз, тотчас узнала ее и обратилась к ней по имени:
– Не думаю, сударыня, чтобы я могла ошибиться и спутать вас с кем-либо другим, однако встреча с вами в этих стенах заставляет меня усомниться в моей памяти.
Лицо мисс Мэтьюз мгновенно залилось краской. Как читатель легко может догадаться, появление Амелии не доставило ей ни малейшего удовольствия; она, конечно же, ожидала, услышать от Амелии одно из тех оскорбительных высказываний, на которые добродетельные женщины обычно не скупятся в отношении своих менее стойких сестер, однако на сей раз ошиблась: Амелия была не из тех,
Кто мнил, что мы не процветем, Пока всех шлюх не сжечь живьем. [131]131
Эти строки взяты из поэмы М. Прайора «Паоло Пурганти и его жена» (1708; 45–46); их произносит смазливая и похотливая супруга ученого педанта Пурганти, которая осуждает слабости и пороки других, но со своей плотью совладать не может.
Добродетель Амелии находила опору в себе самой и не искала подкрепления в пороках других женщин, чьи природные слабости она считала заслуживающими жалости, но отнюдь не презрения или отвращения.
Поэтому, заметив явное смущение мисс Мэтьюз, Амелия тотчас вспомнила, что в свое время до нее доходили кое-какие смутные слухи, но, поскольку Амелия была от природы нелюбопытна ко всякого рода скандальным происшествиям и к тому же после возвращения в Англию мало бывала в обществе, история мисс Мэтьюз во всех подробностях осталась ей неизвестна. Тем не менее, Амелия была все же достаточно осведомлена, чтобы верно угадать причину растерянности мисс Мэтьюз, а посему, приблизясь к ней, Амелия выразила свое крайнее огорчение тем, что им довелось встретиться в подобном месте, и высказала надежду, что не очень уж тяжкое несчастье тому причиной.
Мисс Мэтьюз удалось постепенно вернуть утраченное было самообладание. Тон ее ответа был достаточно сдержанным:
– Премного вам обязана, сударыня, за ваше участие; никто из нас не избавлен в этом мире от беды. И я, право же, не знаю, почему я должна так уж стыдиться того, где я очутилась, если нахожусь здесь в столь достойном обществе.
Теперь Бут нашел возможность вмешаться в разговор. Он уже успел перед этим шепотом сообщить Амелии, что приказ об его освобождении подписан.
– Дорогая моя, – пояснил он, – злосчастное происшествие, приведшее эту молодую даму в столь печальное место, разрешилось вполне благополучно, и она так же теперь свободна, как и я.
Амелия, считавшая, что холодность и сдержанность мисс Мэтьюз объясняются уже упоминавшейся выше причиной, предприняла еще несколько попыток заговорить с ней, но та становилась все более и более замкнутой, пока удалившийся на время управитель тюрьмы не возвратился с известьем, что заказанная мисс Мэтьюз карета дожидается у ворот, и вскоре после этого наши герои расстались. Бут и его жена уехали в карете Амелии, а бедной мисс Мэтьюз, после того как она оплатила представленный управителем счет, достигший за один день весьма внушительных размеров (сей джентльмен с необычайной расторопностью умел соразмерять счета с платежными способностями обитателей своего заведения), пришлось уехать в одиночестве.
Возможно, кое-кому из читателей покажется странным, что мисс Мэтьюз вела себя с Амелией столь холодно и сдержанно, оставаясь разве что лишь в границах, предписываемых правилами приличия, вместо того, чтобы воспользоваться представившейся ей возможностью и постараться сблизиться с женой человека, которого она так любила; но помимо того, что столь внезапное и неожиданное крушение ее планов привело мисс Мэтьюз в полное замешательство, неожиданное появление соперницы вызвало у нее приступ крайнего неудовольствия; далее, в самой природе всякого греха заключена, мне кажется, столь безмерная подозрительность, что присутствие тех, кто, как мы полагаем, наслышан о нашем падении, совершенно нестерпимо для нас, и мы склонны приписывать им куда более невыгодное представление о себе, нежели это есть на самом деле.
Глава 3, содержащая мудрые наблюдения автора и прочие материи
Труднее всего предписать незыблемые правила для достижения счастья; ничуть не легче, основываясь на знании внешних обстоятельств, с большей или меньшей определенностью судить о счастье других.
Даже в самых радужных и ярких красках, сопутствующих блестящей судьбе, нет-нет да и попадаются еле заметные темные пятнышки, способные отравить и погубить все светлое вокруг. И напротив, когда все окружающее кажется безысходно мрачным, в глубине души скрывается нередко тайный луч света, который все преображает и наполняет жизнь подлинной радостью и довольством.