Амелия
Шрифт:
В иное время это письмо огорчило бы Бута самым чувствительным образом, но теперь его мысли целиком были заняты отношениями с мисс Мэтьюз, – и, подобно человеку, страдающему от невыносимого приступа подагры, он был едва ли способен ощущать новую боль; напротив того, он даже извлек из полученного письма некоторую пользу, ибо оно послужило для Амелии объяснением его озабоченности, которая на самом деле была вызвана совсем другой причиной. Бедная обманутая женщина пыталась поэтому утешить его в том, что меньше всего его беспокоило. По словам Амелии, доктора Гаррисона явно ввели в заблуждение, и если бы он знал истинное положение вещей, то не стал бы, она уверена, так гневаться.
Выслушав мнение Амелии по этому поводу, Бут, казалось, воспрянувший духом от доводов жены, вышел прогуляться в парк, а Амелия осталась дома, готовить обед.
Как только Бут вышел, его маленький сын, которому не было и шести лет, спросил Амелию:
– Мамочка, что с нашим бедным папой? Почему у него такое выражение лица, будто он собирается заплакать? Он и вполовину не такой веселый, каким бывал в деревне.
– Ах, мой дорогой, – ответила Амелия, – твой папа просто немного задумчив; он скоро опять будет весел. – И с нежностью взглянув на своих детей, она расплакалась и воскликнула: – Господи, в чем провинились эти малютки? За что бессердечные люди пытаются обречь их на голодную смерть, лишая нас единственного друга? Ах, мой дорогой, твой отец разорен, и мы теперь погибли!
Увидев слезы матери, дети тоже расплакались и девочка воскликнула:
– Значит нашего бедного папу кто-то обидел? Неужели он кому-нибудь причинил зло?
– Нет-нет, моя родная, – сказала мать, – лучше его нет никого на свете, потому-то его так и ненавидят.
В ответ на эти слова сын, который был чрезвычайно смышлен для своих лет, спросил Амелию:
– Мама, как же это может быть? Ведь ты часто мне говорила, что, если я буду вести себя хорошо, все будут меня любить?
– Все хорошие люди, конечно, будут тебя любить, – подтвердила Амелия.
– Почему же они тогда не любят папу? – допытывался ребенок. – Ведь я знаю, какой он хороший.
– И они его любят, мой дорогой, – отвечала мать, – но плохих людей на свете больше, и они будут тебя ненавидеть за твою доброту.
– Почему же тогда, – воскликнул мальчик, – плохих людей любят чаще, чем хороших?
– Пусть тебя это не огорчает, мой дорогой, – успокоила Амелия его, – ведь любовь одного хорошего человека стоит больше, нежели любовь тысячи плохих людей. Но если бы даже и одного такого человека совсем не было на свете, ты все равно должен быть хорошим мальчиком, потому что на небесах есть Тот, Кто всегда будет тебя любить, а его любовь важнее для тебя любви всего человечества.
Этот небольшой диалог будет, мы опасаемся, воспринят многими с презрением; мы и сами, конечно, не сочли бы его заслуживающим пересказа, если бы он не служил прекрасным примером, подаваемым Амелией всем матерям. У этой достойной восхищения женщины ни один день не проходил без того, чтобы она не попыталась преподать своим детям какой-нибудь религиозный или нравственный урок. Ей удалось благодаря этому так тесно связать в их юных умах представления о страхе и стыде с любым доступным им представлением о пороке, что потребовались бы немалые усилия и длительная привычка, дабы отделить одно от другого. Будучи нежнейшей матерью, она, тем не менее, не оставляла без внимания ни малейшего проявления злого умысла в поступках детей и высказывала им свое неодобрение или журила, а если замечала в них злопамятность, то и наказывала. И Амелия добилась такого успеха, что и в словах, и в поведении детей нельзя было обнаружить ни тени заносчивости, зависти, недоброжелательности и враждебности.
Глава 4, в которой Амелия предстает в отнюдь не неблагоприятном свете
Как только Амелия с помощью молоденькой девочки, их единственной служанки, приготовила обед и сама нарядилась к столу с таким вкусом, с каким могла бы нарядиться какая-нибудь знатная дама, к услугам которой полный штат челяди, возвратился Бут. С собой он привел своего приятеля Джеймса, которого встретил в парке и который после того, как Бут наотрез отказался обедать без жены, поскольку обещал ей непременно вернуться домой, сам напросился к ним в гости. У Амелии и в помине не было свойственного столь многим представительницам ее пола мелочной спеси, которая портит их характер и делает похожими даже внешне на фурий, стоит только супругу привести нежданного гостя, не предупредив их об этом заблаговременно, дабы они могли подготовить жертвоприношение своему тщеславию. Амелия встретила приятеля мужа с чрезвычайной любезностью и радушием; она не преминула попросить прощения за непритязательный обед, но при этом изящно превратила свои слова в комплимент дружеским чувствам мистера Джеймса, вследствие которых он отваживается приходить туда, где, как ему заранее известно, его так скверно угостят; при этом она не сделала ни малейшего намека насчет того, как великолепно его бы встретили, «если бы могли предположить, что такой гость окажет им честь своим визитом». Подобная фраза служит обычно не только оправданием для хозяйки дома, но также заключает в себе и скрытую насмешку над гостями за их неожиданное вторжение и служит по меньшей мере красноречивым намеком на то, что их приходу вовсе не рады.
Амелия не упустила случая осведомиться, как поживает ее старая приятельница миссис Джеймс, бывшая мисс Бат, и очень огорчилась, узнав, что той сейчас нет в Лондоне. Истина заключалась в том, что, воспылав неистовой страстью или испытывая вожделение, Джеймс после женитьбы на ней очень скоро пресытился обладанием, и общество жены настолько теперь прискучило ему, что он старался видеться с ней как можно реже, и она принуждена была довольствоваться тем, что, живя десять месяцев в году в деревне в полном одиночестве, была полновластной хозяйкой большого дома и экипажа. Оставшиеся два месяца супруг предоставлял ей возможность развлечься в городе, но и тогда, хотя они жили под одной крышей, ей удавалось видеться с мужем не намного чаще, нежели когда их разделяли сто миль. Однако при всем том, будучи женщиной довольно уравновешенной, миссис Джеймс приучилась довольствоваться своей участью, ибо никогда не питала к Джеймсу чрезмерной страсти; это был брак по расчету, и к тому же весьма выгодный для нее, так как после смерти своего дяди Джеймс стал обладателем весьма значительного состояния, а благодаря брачной сделке супруга получила все, кроме мужа, однако ее темперамент позволял ей прекрасно обходиться и без него.
Когда Амелия после обеда удалилась к детям, Джеймс принялся расспрашивать своего приятеля, как обстоят его дела. Он настоятельно советовал Буту подумать о возвращении на военную службу, которая для него самого оказалась весьма успешной; у него теперь под началом полк, в котором его шурин служил в должности подполковника. Причем оба они получили свои должности только по милости судьбы: хотя их служебная репутация не вызывала никаких нареканий, но все-таки ни тот, ни другой не имели никаких особых воинских заслуг; ведь если бы эти последние могли быть достаточной рекомендацией, то, казалось бы, у Бута, дважды раненого во время осады, имелось куда больше оснований для продвижения, тем не менее, он оставался нищим лейтенантом на половинном жалованье, в то время как один из его знакомых стал, как мы уже сказали, подполковником, а другой командовал полком. Мы нередко наблюдаем в жизни подобные взлеты и, будучи не в состоянии дать удовлетворительное тому объяснение, приписываем это обычно удачливости человека.
Полковник Джеймс и его шурин были оба еще и членами парламента; поскольку дядя Джеймса, помимо изрядного состояния, оставил племяннику еще и несомненное влияние в некоем избирательном округе, тот передал эту честь по наследству полковнику Бату; последнее обстоятельство можно было бы счесть слишком несущественным и не стоящим упоминания, однако же оно позволяет красноречивее представить доброту Джеймса, попытавшегося возместить благосклонностью к родственнику то, что он недодал в любви своей жене.
В продолжение разговора полковник Джеймс всячески старался убедить Бута вновь обратить свои мысли к военной службе и чрезвычайно любезно предложил посодействовать ему в получении роты в своем собственном полку. Буту нужно было быть безумцем, чтобы при его нынешнем положении хотя бы минуту сомневаться, принять ли ему такое предложение, и, кроме того, он прекрасно понимал, что Амелия, при всей ее неприязни к армейской службе, обладает достаточным умом и без колебаний даст на это свое согласие. И в самом деле: его мнение о благоразумии жены оказалось вполне справедливым, потому что, выслушав новость, она ни словом не возразила Буту и ограничилась лишь одним непременным условием: куда бы ему ни приказали явиться (полк находился в это время за границей), она поедет вместе с ним.