Американец
Шрифт:
— Я играла не для вас, а для себя, — и, вернувшись к окну, снова стала вглядываться в темноту, а вскоре ушла к себе.
Когда Ньюмен распрощался, Урбан де Беллегард по своему обыкновению спустился по лестнице ровно на три ступеньки, чтобы проводить гостя. Внизу Ньюмена ждал слуга, держа наготове его пальто. Ньюмен уже оделся, когда вдруг, быстро пройдя через вестибюль, к нему приблизилась мадам де Сентре.
— Вы будете дома в пятницу? — спросил он ее.
Она внимательно посмотрела на него и, не отвечая на вопрос, сказала:
— Мой брат и моя мать вам не по душе!
Ньюмен замялся.
— Вы правы, — тихо подтвердил он.
Мадам де Сентре взялась рукой за перила и, готовясь снова подняться в залу, опустила глаза, внимательно разглядывая ступеньку.
— Да,
Едва Ньюмен встретился с ней в пятницу, как она попросила его не отказать ей в любезности и объяснить, почему он недолюбливает ее родных.
— Недолюбливаю ваших родных? — удивился он. — Это звучит крайне неприятно! Неужели я так и сказал? Если да, то я имел в виду что-то другое.
— Тогда позвольте узнать, что вы о них думаете, — сказала мадам де Сентре.
— Я ни о ком из них не думаю, я думаю только о вас.
— Именно потому, что вы их не любите. Скажите же правду, я не обижусь.
— Ну, видите ли, трудно, конечно, сказать, что я люблю вашего брата, — ответил Ньюмен. — Теперь я вспоминаю наш разговор. Но какой прок повторять сказанное. Да я уже и забыл.
— Вы слишком добродушны, — серьезно проговорила мадам де Сентре и, словно не желая, чтобы он принял ее слова за приглашение позлословить насчет маркиза, отвернулась и жестом предложила ему сесть.
Но Ньюмен остался стоять перед ней.
— Гораздо важнее другое, — проговорил он, помолчав, — вашей матушке и брату не по вкусу я.
— Да, не по вкусу, — согласилась мадам де Сентре.
— А вы не думаете, что у них странный вкус? — спросил Ньюмен. — Не могу понять, чем я им не пришелся?
— Ну, полагаю, каждый человек кому-то по вкусу, а кому-то нет. Вы не сердитесь… на моего брата? — Она запнулась и добавила: — И на мою мать?
— Иногда.
— Но ни разу не подали вида.
— И прекрасно.
— Что тут прекрасного? Вот они и считают, что обращаются с вами наилучшим образом.
— Не сомневаюсь, что они могли бы вести себя со мной гораздо хуже, — ответил Ньюмен. — Но я им очень признателен. Серьезно.
— Вы чрезвычайно великодушны, — сказала мадам де Сентре. — Но в итоге получается какое-то ложное положение.
— Для них? Не для меня.
— Для меня, — пояснила мадам де Сентре.
— Нисколько. Пусть их! — воскликнул Ньюмен. — Они считают, что я им не ровня. Я так не считаю. Но не ссориться же из-за этого?
— Я даже согласиться с вами не могу, не нанеся вам обиды. Обстоятельства с самого начала были против вас. Но вы этого, видно, не понимаете.
Ньюмен сел.
— Нет, наверно, не понимаю, — сказал он, глядя на нее. — Но раз вы так говорите, я вам верю.
— Это не причина, — улыбнулась мадам де Сентре.
— Для меня — причина, и вполне основательная. У вас возвышенная душа, вы занимаете высокое положение, однако держитесь всегда естественно и ненапыщенно, у вас никогда не бывает такого вида, будто вы позируете перед фотографом, сознавая себя богатой собственницей. Вы считаете меня человеком, у которого в жизни один интерес — делать деньги и заключать рискованные сделки. Что ж, это довольно справедливо, но далеко не все. Нет такого человека, который не интересовался бы чем-то еще, неважно чем, чем угодно. Я любил не сами деньги, мне нравилось их делать. Просто больше заняться было нечем, а бездельничать я не умею. Всем всегда было легко со мной, и мне самому с собой — тоже! О чем бы меня ни попросили, я всегда рад был все выполнить. О мошенниках я, разумеется, не говорю. А что касается вашей матери и брата, — добавил Ньюмен, — поссориться с ними я могу только в одном случае: я не прошу их восхвалять меня перед вами, я прошу предоставить вас самой себе. Если я узнаю, что они вам на меня наговаривают, им не поздоровится.
— Они и предоставили меня самой себе и ничего на вас не «наговаривают», как вы выражаетесь.
— В таком случае, — вскричал Ньюмен, — я заявляю, что ваши родные слишком хороши для этого света!
Казалось, его восклицание чем-то поразило мадам де Сентре, и, вероятно, она отозвалась бы на него, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге вырос Урбан
— Дочь моя, — сказала старая маркиза, — хочу представить вам нашего новоявленного родственника, лорда Дипмера. Лорд приходится нам кузеном. Только сегодня он удосужился сделать то, что ему надлежало сделать давным-давно, — навестить нас и познакомиться с нами.
Мадам де Сентре улыбнулась и протянула кузену руку.
— Чрезвычайно странно, — проговорил сиятельный кузен, — но до сих пор я ни разу не мог выдержать в Париже больше трех, много — четырех недель.
— А сколько вы здесь на этот раз? — спросила мадам де Сентре.
— О, целых два месяца, — доложил лорд Дипмер.
Эти его высказывания можно было расценить как дерзость, если бы одного взгляда на лицо лорда не было довольно, чтобы понять, как и поняла мадам де Сентре, что он просто naivete. [96] Когда все уселись, Ньюмен, не принимавший участия в беседе, занялся изучением нового знакомца. Правда, лорд Дипмер вряд ли являл собой объект, достойный особого изучения. Это был маленький тщедушный человечек лет тридцати трех, лысый и коротконосый, с круглыми, доверчивыми голубыми глазами. У него не хватало верхнего переднего зуба, а подбородок был усеян угрями. Он определенно сильно конфузился и без конца хохотал, издавая при этом какой-то странный, пугающий звук, будто давился, — вероятно, полагал, что наилучшим образом имитирует непринужденность. Судя по его лицу, он был весьма простоват, не чужд жестокости и, видимо, не раз оказывался в дураках при всех преимуществах, данных ему образованием. Он заявил, что в Париже ужасно весело, но по сравнению с потрясающими увеселениями Дублина Париж — ничто. Дублин он предпочитает даже Лондону. А мадам де Сентре бывала в Дублине? Нет? Они все должны как-нибудь приехать туда, он покажет им настоящие ирландские развлечения. Сам он постоянно ездит в Ирландию на рыбную ловлю, а в Париж приехал послушать новые сочинения Оффенбаха. Премьеры обычно привозят и в Дублин, но он просто не имел сил дожидаться. Он уже девять раз ходил на «La Pomme de Paris». [97] Мадам де Сентре, откинувшись в кресле и сложив руки, глядела на лорда Дипмера, и лицо ее выражало явное недоумение, чего она обычно в обществе себе не позволяла. На лице же мадам де Беллегард застыла доброжелательная улыбка. Маркиз заметил, что его любимая оперетта — «Gazza ladra». [98] Затем он приступил к расспросам о герцоге и кардинале, о старой графине и леди Барбаре, и, послушав с четверть часа весьма невнятные ответы лорда Дипмера, Ньюмен поднялся и стал прощаться. Маркиз, как всегда, спустился с ним на три ступеньки лестницы, ведущей в вестибюль.
96
Простоват (франц.).
97
«Яблоко Париса» — имеется в виду «Прекрасная Елена», оперетта французского композитора Жака Якоба Оффенбаха (1819–1880).
98
«Сорока-воровка» (1817) — комическая опера великого композитора Джоаккино Антонио Россини (1792–1868).