Американская повесть. Книга 1
Шрифт:
День выдался долгий и утомительный. Ранняя месса; поспешный завтрак; прием у архиепископа по поводу некоего благотворительного замысла; возвращение домой; а затем — банкирская контора «Виньвьель» на рю Тулуз. Там все было ясно и спокойно; владелец был снова на месте, хотя и не в данный момент. Розыски были прекращены; те, кто их вел, удалились, угадав больше, чем собирались доложить, и доложив официально, что (по их сведениям и убеждению, особенно же по неподлежащим сомнению показаниям очевидца, а именно мсье Виньвьеля, банкира) капитан Леметр умер и похоронен. В полдень в маленькой церкви состоялось венчание. Сейчас отец Жером вспоминал его: венчающиеся на коленях; жених, украшенный всеми достоинствами мужчины, сочетающий силу и доброту в каждой черте своего лица; бледная невеста, благоговейно устремившая невинный взор на образ Спасителя; за ними — небольшая группа друзей:
Долгое время не слышалось приближающихся шагов, не видно было теней в полосе света, и лишь иногда, справа от него, кто-нибудь шел по церкви, вдоль изображений крестного пути. Но отец Жером не уходил.
— Она, конечно, придет, — сказал он себе. — Ведь она обещала.
Мгновение спустя его слух, обострившийся в долгой тишине, уловил чье-то приближение; кто-то бесшумно преклонил колени у окошка исповедальни, и дрожащий голос той, кого он ждал, произнес:
— B'enissez — moin, mo'P`ere, pa'ce que mo p'eche. Благословите меня, отец мой, ибо я согрешила.
Он благословил ее.
— Ainsi soit-il. Amen, [87] — прошептала она и продолжала на своем мягком креольском patois:
— Каюсь всемогущему Господу, Деве Марии, архангелу Михаилу, благословенному Иоанну Крестителю, святым апостолам Петру и Павлу и всем святым, что согрешила словом, делом и помышлением. Грешна, грешна. Я исповедалась в субботу, три недели назад, получила отпущение грехов и исполнила наложенное на меня покаяние. Но с тех пор… — Тут она остановилась, послышался шорох, точно она медленно соскользнула на пол; потом стало слышно, что она поднялась. Спустя минуту она сказала: — Ведь Оливия — моя дочь. А на портрете, что я показала Жану Томпсону, сводная сестра ее отца. Она умерла еще до рождения моей дочки. Она похожа на них обоих. Господи! Ты ведаешь! О Оливия, дочь моя!
87
Да будет так. Аминь (фр.).
Она умолкла и затихла. Отец Жером подождал, но она не издавала больше ни звука. Он выглянул из окошка. Она стояла на коленях, опустив голову на руки, и не двигалась.
Он произнес слова отпущения. Она все еще не двигалась.
— Дочь моя, — сказал он, — ступайте с миром. — Она не шевельнулась.
Он поспешно встал, вышел из исповедальни, поднял ее и позвал по имени:
— Мадам Дельфина! — Голова ее завалилась на его согнутую руку; в глазах на мгновение блеснул свет, но тут же погас; а из его глаз полились слезы, орошая кроткое лицо умершей; возведя взгляд к небу, он воскликнул!
— Господи, не вмени ей греха сего!
Брет Гарт
ДЕДЛОУСКОЕ НАСЛЕДСТВО
Фрэнсис Брет Гарт (1836–1902) родился в семье учителя в г. Олбени, вблизи Нью-Йорка. В 1854 году молодой Гарт, следуя общему движению американского населения «на Запад», переселяется в Калифорнию, где, перепробовав много различных профессий, стал журналистом. Он получил широкую писательскую известность, опубликовав в конце 60-х годов цикл рассказов из жизни калифорнийских золотоискателей. В конце 70-х гг., вступив в конфликт с американским общественным мнением и утратив славу и заработок, Брет Гарт переселился в Европу и умер в Англии добровольным изгнанником. Многие произведения Гарта хорошо известны в России с 70-х гг. прошлого века.
По-русски: Гарт Б. Собр. соч. в 6-ти томах. М., Правда, 1966.
«Дедлоуское наследство» («The Heritage of Dedlow Marsh») напечатано в одноименном
I
Простившись с Дедлоуским болотом, солнце уходило за горизонт. Волны отлива устремились вслед, словно силясь догнать багряную полосу на западе, а на оставленной ими, все гуще черневшей авансцене блеснули вдруг два-три озерца, полуозаренные, полузаполненные водой, брошенные, позабытые. Резкое дыхание Тихого океана колебало их гладь и порою раздувало в ней тусклый пламень, как в гаснущих угольях. Кулики поднялись белой стаей с одной из ближних лагун, вытянутым, завихренным овалом пронеслись на фоне заката и пролились в море черным дождем. Долгая извилистая полоса протоки — угасающая вместе со светом и убывающая с отливом — стала вдруг испускать серокрылых птиц, словно дымки или внезапные испарения. Высоко в темнеющем небе пролетели к нагорью выстроенные клином гуси и черные казарки. Сгущающиеся сумерки были заполнены трепетом невидимых унылых крыл, отдаленными воплями и жалобами. А когда Болото совсем почернело, редкие султаны болотных трав и кочки на ровной низине приняли фантастические, преувеличенные размеры и две человеческие фигуры, вдруг поднявшиеся в рост над краем невидимой протоки, показались сущими исполинами.
Уже после того, как они пришвартовали свое невидимое суденышко, некоторое время казалось, что они нерешительно и бесцельно бродят возле того места, где причалили. Потом стало видно, что они продвигаются в глубь берега, но медленно и странным зигзагом, которого отдаленному зрителю было никак не понять. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что казавшееся ровным огромное темное пространство было иссечено во всех направлениях крохотными протоками и чернильно-черными заводями, которые делали путь трудным и опасным. Когда двое подошли поближе и фигуры их приобрели более реальные очертания, обнаружилось, что у обоих ружья и что впереди идет юная девушка, хоть и одетая почти по-мужски, так что ее нелегко было по виду отличить от ее спутника; на ней был матросский бушлат и зюйдвестка, короткая юбка лишь до половины закрывала высокие резиновые рыбацкие сапоги. Когда, выбравшись на более твердую почву, юноша и девушка обернулись, чтобы поглядеть на закат, стало видно и то, что они необыкновенно схожи. Волосы у обоих были черные, жесткие, в крутых завитках. У обоих были темные глаза и густые брови. У обоих ярко-румяные щеки, сейчас разгоревшиеся от ветра и морской прогулки. Но еще более, чем эта схожесть в цвете щек, волос, глаз, поражало одинаковое выражение лиц и одинаковая осанка. В обоих была живописно выраженная сила, оба держались с непринужденной дерзостью, независимо.
Юноша двинулся дальше. Девушка задержалась на миг, глядя в море и прикрыв от света глаза загорелой рукой — предосторожность излишняя: у нее были густые брови и длинные ресницы.
— Пошли, Мэг. Чего ты там ждешь? — нетерпеливо сказал ее спутник.
— Ничего не жду. Гляжу на лодку из Форта. — Она смотрела на шлюпку в самом устье протоки, которой никогда не приметил бы менее зоркий глаз. — Славная у них будет охота; лодка застряла в песке, а вода утекла с отливом.
— Не жалей солдат, — зло отозвался юноша, — Они сами о себе позаботятся. А случится беда — дядя Сэм [88] прибежит на выручку. Будь спокойна, Мэг, так уж оно положено, что народ — ты да я — должен платить за их дурость. Для того их сюда и прислали. Так что радуйся, — добавил он с горечью и насмешкой.
— Их готовят для суши, а к воде они не приучены, — ответила юная девушка, словно желая соблюсти справедливость.
— Тогда пусть не охотятся, пусть берегут казенный порох для индейцев, а про уток забудут.
88
Дядя Сэм. — Традиционная полушутливая кличка Соединенных Штатов (игра на заглавных буквах United States и Uncle Sam). В политической карикатуре Дядя Сэм обычно изображается в виде пожилого господина в цилиндре с козлиной бородкой.
— Верно, — задумчиво сказала девушка. — Хотела бы я знать, полковничьи дочки тоже покупают свои платья на казенный счет, когда щеголяют в Логпорте? В воскресенье они вырядились, словно циркачки.
— Уж будь спокойна, старый полковник наживается на контрактах. Мы оплачиваем все их расходы, — добавил он сумрачно.
— Значит, выходит, что их платья — мои, — сказала девушка с коротким гневным смешком. — Так или нет? А если я напрямик скажу им про это, когда они снова выйдут франтить? Что они ответят мне, а, Джим?