Американские меридианы
Шрифт:
Курт мрачно посмотрел на него.
– Нет. Они развелись, когда я был подростком. Я остался жить с тем, кто не был инициатором развода – отцом. Но, если я правильно улавливаю ход твоих мыслей, Джерри, ты видишь некую взаимосвязь между несостоявшейся семьёй, в которой я вынужден жить, и моими взглядами на брак. Так оно и есть. Я воспринимаю людей не с точки зрения их социального положения, умственных или деловых качеств, и даже не по половому признаку. Сначала я всегда узнаю семейное положение. Если слышу слово «разведён», этот человек навсегда остаётся для меня посторонним. Однако я вижу по твоему лицу, что меня ожидают тысячи возражений, слушать которые я не имею охоты. Не обижайся, Джерри, но давай лучше займёмся тем, ради чего мы здесь. Хотелось бы оказаться в воде раньше девушек.
Джерри не стал спорить, оставив свои мысли при себе. В конце концов, зачем ему влезать во внутреннюю жизнь компании, которую через несколько дней он должен будет покинуть? Всё же ему было жаль Курта. Он нравился ему больше остальных, не считая, разумеется, Таис и Анжелики. Джерри вздохнул, отгоняя мысли о предстоящем расставании, и покорно последовал за Куртом.
Не прошло и нескольких минут, как вода разогнала все меланхолические настроения, и заставила забыть о чём-либо, кроме своих чудесных свойствах. Согретый за лето океан ещё не успел остыть так, чтобы от купания в нём нельзя было получить удовольствие. Курт, Джерри, Таис и Анжелика, словно дети, игрались в искусственном бассейне, гоняясь друг за другом по всей его территории. К их великому сожалению, ни одна акула не подплывала к оградительной сетке. Чуть позже к весёлой компании присоединились Кристиан и Микио, но не стали принимать участия в играх, а просто поплавали, время от времени переговариваясь с Даниэлем и Эмилио, наблюдавшими за ними с палубы. К обеду у всех пробудился нечеловеческий голод, и хотя еда поглощалась с аппетитом, за столом только и было разговоров, что о вечере. Больше остальных говорил Эмилио, но его чрезмерное увлечение деталями театральной жизни не раздражало, а наоборот, заставляло слушать, затаив дыхание.
– Откуда столь профессиональный подход к делу, от которого ты так далёк? – не удержалась от удивления Таис.
– Почему же далёк? – обиделся Эмилио. – Мне, как актёру кино, нужно знать о театре. Я, конечно, никогда не выступал на сцене перед широкой публикой, но…
– Постой, постой! – со смехом прервала его Таис, думая, что он снова дурачится. – Ты хочешь сказать, что снимался в кино?
Эмилио замолчал, сбитый с толку её вопросом. В реплике девушки он почувствовал иронию, к которой не мог остаться равнодушным, но скромность, невидимая многим, кто бросал на него поверхностный взгляд, призывала не оправдываться и не убеждать.
– Эмилио – чудесный киноактёр, - вдруг просто сказал Микио, - мне нравятся фильмы с его участием.
– Что ещё нового мы узнаем об остальных? – смущённая, попыталась придать своему голосу оттенок сарказма Таис.
– Поверь мне, очень много, - улыбнулся Даниэль и поднялся, - но сейчас нам нужно поторопиться, иначе мы опоздаем на мюзикл.
Его опасения оказались излишними. Они прибыли в Wintergarden – театр, оборудованный специально под «Кошек» - ровно за столько времени, сколько потребовалось, чтобы устроиться в передних рядах балкона и познакомиться с внутренним убранством помещения.
Зал имел огромный круглый просцениум, окружённый креслами, но вместе со сценой представлял собой единое пространство. Стены и балконы зала были украшены живописным хламом, выполненным в масштабе кошки: жестяные банки в половину человеческого роста, обрывки газет с буквами размером с воробья, доски, поломанная мебель, сношенная обувь. Сцена впечатляла не меньше: колёса, чайник, настольная лампа, ржавый автомобиль, водосточные трубы, мусорные бачки, а посередине – шина от карьерного самосвала. Отсутствие занавеса окончательно стирало все границы между зрителями и актёрами, ломая привычные представления о театральном искусстве.
– Здесь интересно, - почему-то шёпотом поделилась Таис с Анжеликой.
– И будет ещё интереснее, - вмешался сидящий между девушками Эмилио, - вы даже не представляете, до чего «Кошки» обворожительны! Они хотя и британские до кончиков хвостов, всё же сделаны по стихам американского поэта.
– Я с детства любил «Книгу старого Опоссума» Томаса Элиота, по которой поставлен этот мюзикл, - добавил Даниэль, занявший своё место рядом с Анжеликой, - «Кошек» я смотрел раз семь, но делаю это снова с огромным удовольствием. Некоторые считают успех «Кошек» в Нью-Йорке незаслуженным из-за их сюжетной бессвязности и простодушия, но, как уже подчеркнул Эмилио, они действительно обворожительны!
Их разговор был прерван гаснущим светом, в зале стало темно и тихо, словно ночь прорвалась сквозь стены театра. Музыкальная увертюра, начинаясь капелью, сложилась в мелодию духовых инструментов, и, наконец, вылилась в мощные, протяжные аккорды электрооргана. Гирлянды лампочек под потолком замигали, плавно загораясь и погасая; прожекторы бросили лучи в разные стороны, и на сцене появились актёры-кошки. В руках у них были светящиеся кошачьи глаза. Кошки пошли по рядам, заглядывая в лица зрителей, а несколько поползли на четвереньках по парапету балкона.
Натренированны актёры были фантастически. Они двигались с нечеловеческой пластичностью, и становилось немного неуютно при мысли о том, что всё-таки, это были люди. Одетые в блестящие трико, разрисованные во все цвета и узоры, какие только носят представители семейства кошачьих; в цветных гетрах и меховых воротничках; с гривами, хвостами и сложным многослойным гримом, эти люди создали неповторимые образы животных-героев.
Кошки собирались на сцене, выскакивая из водосточных труб, выкарабкиваясь из мусорного бака, съезжая с капота автомобиля, как с горки. Музыка ускорялась, превращаясь в нарастающий хаос звуков, и оборвалась. Потом осторожно вступила снова, и кошачье общество с боязливым любопытством стало озираться по сторонам.
Анжелика ощутила возле своего локтя руку Даниэля и опёрлась на неё, словно на единственное доказательство реальности. Даниэль послал ей ободряющий взгляд, но Анжелика не увидела его: всё её внимание поглотило действие, разворачивающееся на сцене.
Пролог начался с вопросов и пояснений: исполняя его, кошки одновременно танцевали и пели. Когда их мелодекламация переросла в гармонизированные кошачьи вопли, на сцену упал огромный сношенный башмак, очевидно, брошенный кем-то из соседей. Только теперь кошки заметили зрителей, и представились. У них были забавные имена, и Анжелике отчего-то вспомнился Рошфор. Она с улыбкой взглянула на Даниэля, но теперь уже он был занят спектаклем. В следующее мгновенье действие захватило всех.
Раз в году кошки собирались на бал, чтобы «возрадоваться» и встретиться со своим вождём, который в конце бала должен был указать члена племени, коему предстоит вознестись в слой хевисайда, полный немыслимых чудес, и вернуться на землю, воплотившись для новой жизни. Каждая кошка и кот представляли собой целое эпическое повествование, поданное под танцевально-акробатическим соусом, но первый раз невозможно было всё запомнить, и в антракте Таис, Анжелика и Курт пожаловались на полный хаос, царящий в их головах. Даниэль пообещал им разложить впечатления по полочкам и подключил к этому Джерри, который смотрел мюзикл прежде.