Американский принц
Шрифт:
— Северная лестница, — сказал Эш, когда мы приблизились к лифтам. — Ты не сможешь спуститься вниз по этой шахте прямо сейчас. — Он увидел выражение моего лица и добавил: — Я буду рядом с тобой. Но тебе нужно идти первым.
Боль лишила меня моей воли, я не мог спорить. Я позволил Эшу положить меня на пол, а затем сделал, как меня попросили, и подполз к лестнице, пополз, двигая одной рукой и одной ногой, оставляя за собой кровавый след. Эш продолжал стрелять, уклоняться от огня, и бросил в коридор одну или две гранаты, крича в рацию, общаясь с нашими людьми, находившимися внизу — он воевал в одиночку, сам по себе, в одиночку отражал тяжесть злого
Я добрался до лестницы, трясущейся рукой вытащил пистолет, на случай, если он понадобится. Но этого не произошло. Через мгновение Эш присоединился ко мне, захлопнул за собой дверь и вытащил фонарик. Теперь тряслось все мое тело, яростно дрожало, боль проносилась по каждому моему нерву жестоким электрическим жаром, и были моменты, когда, казалось, что жизнь затухала и пробуждалась: темнота, затем Эш со своим фонариком, затем снова темнота.
— Маленький принц, — сказал он. Его голос был так далеко и в тоже время так близко. — Оставайся. Останься со мной.
Я пытался. Я действительно пытался. Но, несмотря на адреналин, пронзавший мое тело, я не мог отдышаться, не мог сдержать темноту, затмевающую мое зрение. Я помню, как ухватился за куртку Эша и велел ему оставить меня, спасаться. Я помню, как он быстро поцеловал мой шлем.
— О, нет Патрокл, — сказал он. — Ты здесь не умрешь.
Я все еще не уверен в том, что произошло дальше. Меня несли, это я точно знал, и было больше выстрелов, больше моментов, когда паника и адреналин ввергали меня в состояние своего рода настороженной жертвы, из-за которой у меня сильно билось сердце, и из меня все быстрее и быстрее выливалась кровь. Я помнил момент, когда сидел на земле, а Эш стащил рюкзак с плеч мертвого карпатского солдата и просматривал содержимое. Еще один момент, когда я слышал, как он сыпал проклятиями, множество раз пытаясь позвать на помощь по рации, но ответа не было.
А затем настал момент, когда я, наконец-то постепенно полностью выплыл из туманного слоя странных снов, и увидел перед собой сапоги Эша, а рядом со мной кучу из рюкзаков и наших бронежилетов. Наступила ночь, и она пришла в лес вместе с мстящей, стремительной темнотой, словно слой краски под пологом деревьев. Также она принесла легкий ветерок, который словно касался моей кожи своими прохладными пальцами. Я задрожал.
Сапоги замерли.
— Разводить огонь слишком опасно, — сказал Эш, — но я могу дать тебе свою куртку. Возможно, мы побудем здесь некоторое время; я не могу ни с кем связаться по рации, чтобы нас эвакуировали, а еще мы отделились от всех остальных. Я снял твой бронежилет и обработал твое плечо — и свой, чтобы было легче тебя переворачивать — но мы должны будем их снова надеть в ближайшее время. Как ты себя чувствуешь?
— Я… — Я был словно в тумане, но мне не было страшно. Был немного слабым, наверное, а у меня во рту был привкус металла, но я не был мертв, не умирал и не извивался в агонии. Так что это определенно было приятным сюрпризом.
Сапоги возобновили движение, и сейчас я заметил руки Эша, беспокойно сжимавшиеся и разжимавшиеся у его бедер, пока он вышагивал.
— Солдаты Карпатии носят морфий в своих аптечках первой помощи. Ты стонал, когда я тебя перевязывал, поэтому я дал тебе немного. Это будет нашим маленьким секретом.
Морфий. Это объясняло размытость сознания, то, как ощущалась боль — словно она кричала на меня из дальней комнаты. Я изо всех сил попытался сесть, размытость быстро превратилась в головокружение, и
Я осторожно приподнял пальцами куртку — рукав был бесцеремонно разрезан, вероятно, для того, чтобы Эшу было легче добраться до моего пулевого ранения — и я пощупал повязку. Я чувствовал запах антисептика, видел, в каком месте он вытер кровь, как смог, и полюбовался на аккуратные линии пластыря и бинта. Моя лодыжка была обработана с такой же заботливой осторожностью.
— Ты не так уж плох в этом, — слабо сказал я. — Тебе следовало стать врачом.
— Если бы я был врачом, то не оказался бы здесь, чтобы спасти твою жизнь, — прорычал он, а затем настоящая острая боль оборвала его голос. — Какого хрена ты думал, Эмбри?
— Я не знаю. — Моя ярость на солдат Карпатии прошла. Исчез даже кайф, который я обычно чувствовал после столкновения с врагами — исчез вместе с вытекшей из меня кровью, ослаб под воздействием морфия. — Я должен был остаться.
— Блядь, да, ты должен был, — огрызнулся Эш. — Ты чуть не умер сегодня и из-за чего? Из-за сепаратистских засранцев в городишке, название которого никто не знает?
Я посмотрел на него в темноте. Во мне исчезло опьянение сражением, но я узнал все его признаки в Эше. Эш не каменел от него, как некоторые парни, и не чувствовал головокружения, как иногда случалось со мной. Он вибрировал от него, словно схватился обеими руками за оголенный провод. Его глаза сверкнули в темноте, напряжение грохотало в его теле. Он из тех, которому нужно было выпить, трахнуться или подраться, или все сразу — таким человеком, которым часто был я, но с Эшем, это ощущалось по-другому. Такое горячее, отчаянное возбуждение было иным, когда оно прожигало человека столь же могущественного, каким был Эш, такая неугомонность была опасной, когда заражала человека, который не привык к тому, чтобы выходить из-под контроля.
Сейчас Эш был опасен. Находиться с ним рядом было небезопасно.
А я? Был ли испуган? Чувствовал ли я беспокойство рядом с человеком, который выглядел так, будто голыми руками хотел разорвать на части и меня, и весь мир?
Не-а.
Более того… я ощущал какое-то останавливающее сердце благоговение, какой-то восхитительный ужас, такой, который ощущают рыцари в легендах, когда понимают, что та женщина, которую они встретили у реки — это великая и ужасная королева фей, которая сейчас съест их живьем.
Я уставился на Эша, когда он остановился и встал передо мной, о чем-то меня спрашивая. Я изо всех сил старался выбраться из вызванной морфием дымки и сосредоточиться на настоящем моменте.
— …желание смерти, — сказал Эш. — Ты хочешь умереть? В этом дело? Ты так сильно меня ненавидишь, что заставил бы меня на это смотреть? Что заставил бы меня нести за это ответственность?
— Ты ни в чем не виноват, — ответил я. Морфий и боль сделали мой голос усталым. Обеспокоенным.
— Хрена с два, я не виноват, — прошипел Эш, мой слабый голос никак не мог сдержать его гнев. — Ты, правда, веришь, что я смог бы передать твоей матери сложенный флаг и просто уйти, словно не имел к этому никакого отношения? Я защищаю всех своих людей, но ты… — Его голос дрогнул, и он отвернулся, жестоко пиная упавшую ветку. — На хер тебя и твою смерть, Эмбри. Пошел ты на хер.