Амфитрион
Шрифт:
Просмеявшись (было в этом, конечно, немало от истерики), Алена, гонимая любопытством и непонятно откуда взявшимся ощущением, что все плохое уже позади, поднялась по лестнице, снова влезла в Хейтов пиджак – то есть оделась по погоде – и осторожно выглянула на крышу. За хрустальной стеной «Скворечника» кто-то стоял, но не Хорхе: виден был только тонкий темный силуэт человека, стоявшего спиной к стене и лицом к офису. Алена аккуратно сняла комлинк с поверженного обстоятельствами охранника и, не без удовольствия обтерев наушник рукавом мерзкого пиджака, поднесла к уху.
Там разговаривали два голоса. Один принадлежал Хорхе и говорил с ленцой, которая звучала бы совсем естественно, если бы не отчетливый призвук страха:
– …я не в позиции отказывать ему и, более того, боюсь кидаться такими клиентами, как Артемий, хотя полностью доверяю вашему…
А второй, тяжкий, принадлежавший, видимо, человеку, силуэт которого был похож на кинжальное лезвие, отвечал с неспешной мелодичностью:
– Ваши отношения с гостями… вы вольны регулировать сами. Но здравый смысл учит не доверять людям с чрезмерной тягой к самобытности. Они, вперясь в родную землю, считают себя Антеями, а на деле, пока они созерцают черные листья и влажных червяков, над головой у них пролетают облака и луна сменяет солнце. Такие люди обычно бывают плохими клиентами.
Трансляция прервалась на какую-то странную музыку. Алена выронила спикер и, тихонько переступая шаткими ногами, пошла в гримерку.
*
– Все, так дальше нельзя! – восклицал Митя с решимостью, легко дающейся взбудораженному человеку. – Пора с ними прощаться! Надеюсь, ты это поняла наконец!
Алена плакала. Что там – ревела! Адреналиновый отлив в женском организме обычно дает именно такую реакцию, даже если организм отважен и жизнерадостен, как Аленин. Но женские слезы – не то же, что мужские, ведь для женщины плач – одна из функций, а не поломка. Потому-то, если только слезоизлияние не спровоцировано вселенским катаклизмом, параллельно с ним продолжается и бег мысли, и обработка жизненных сценариев. Так обстояло дело и тут. Но что бы сказала Алена Мите, даже если бы захотела? Правду – что на крыше возле холодного «Скворечника» ее так или иначе чуть не вывели в расход? Но если совсем правду, как не сказать и о том, что дух ее вместе с ужасом захватил такой ураган непонятного восторга, которого она не испытывала дотоле никогда? Что она хочет во что бы то ни стало понять, кому принадлежала та кинжальная спина, кто, не оборачиваясь и не мановением руки даже, а парой язвительных фраз спас ей жизнь и согнул в бараний рог наводящего ужас Хорхе? Что она, конечно, уйдет и из «Гуся», и из «Jizни», и что Митя был прав, да, конечно, прав, но что ревет она, как настоящая русская баба, как вечная всемирная баба, которая непременно должна иногда прореветься вот так оттаявшей Ниагарой, именно из-за этой тайны? Алена кивала, сморкалась в большой Митин клетчатый носовой платок и ревела дальше.
– Я уйду, Митечка, ты прав. Гоняться за мной никто не будет, никому я ничего не должна, а остаток пусть остается Валентине, может, хоть подавится, гиена проклятая.
– Ну вот! А ты переезжай ко мне. То есть не переезжай, а никуда не уходи. Я привезу тебе вещи. Или вообще… лучше купим новые! А квартиру в Крылатском просто перестанем снимать, ты же давно хотела перебазироваться в центр.
Алена кивала, сморкалась, пила чай с лимоном (они уже были на кухне, и чай она приготовила сама).
– Да, Митечка, да, мой хороший. Так будет правильно… А что это у тебя дверь в маленькую комнату закрыта? – внезапно она опомнилась. Оглянулась, увидела на столе чайную пару с розовыми цыплятами и на всякий случай подозрительно посмотрела на Митю. – Что это, милый?
Митя смешался, но отступать было некуда. Ему подумалось, что так, наверное, должна себя чувствовать женщина, объявляющая возлюбленному о незапланированной беременности.
– Это, – тут он откашлялся, – как бы сказать… Там внутри Пётл, Аленушка.
– Кто? – спросила Алена недоуменно. – Это собака, что ли? – Шестым чувством, конечно, она уже чувствовала истину, но для порядка надо было уточнить.
– Нет, нет! – Митя неловко засмеялся. – Это мальчик, ребенок. Он попал под машину, а я его привез сюда.
Алена посмотрела на Митю, пытаясь понять. Потом еще раз вытерла нос платком. Потом устремила взгляд внутрь себя, как это бывает с женщинами, когда они с помощью нитки разума и иголки интуиции сшивают концы с концами в ситуациях, где мужчина размахивает раскольниковским топором формальной логики. Потом, миновав закрытую маленькую комнату, прошла в ванную, мельком оглядела кое-как выстиранное и зверски выжатое детское бельишко на веревках, тщательно вымыла лицо и руки, вытерлась до красноты махровым полотенцем, собрала волосы в хвост и, тихонько открыв дверь, прошла к Петлу. Рагнарёк вежливо отступил с поста назад, торжественно передвинув по очереди и по отдельности каждую из четырех лап и как бы признавая: «Ты, конечно, не то, что я да Дмитрий Алексеевич, но тебе тоже можно».
Спящий Пётл сделал все, что положено в этом сюжете. Почмокал пухлыми губками, выпустил изо рта прозрачный пузырь, живописно перевернулся сначала на спину, а потом и поперек кровати, позвал во сне «папу Митю» и, удовлетворенный произведенным эффектом, мирно вернулся к просмотру своих петловских снов.
Алена аккуратно поцеловала Петла в горячую щеку и вышла назад к Мите.
– Конечно, Митя, – сказала она покорно. – Я перееду. Что я, совсем дура, что ли?
– Может, тогда и замуж за меня уже выйдешь? – бухнул Митя с нервическим смешком, в уме ругая себя идиотом и вспоминая о романтических планах двигать по столу в «Вертинском» бархатную коробочку с обручальным кольцом.
– Митечка, это терпит, – отмахнулась Алена без промедления, как будто они читали этот диалог со сценарных листов. Как будто не было ничего необычного в том, чтоб прийти после трехдневного отсутствия домой к любимому, найти у него неизвестного спящего мальчика, получить предложение стать женой и de facto приемной матерью. – Что изменится из-за штампа в паспорте? У нас с тобой все гораздо интереснее.
«Да полноте?» – хотел сказать Митя (то, что Алена без раздумий приняла Петла и согласилась жить с ним вместе, он тут же и с облегчением принял как данность). «Что за глупости, что за странная щепетильность! Можно подумать, я это предлагаю только из-за Петла, чтобы мне легче было?!»
Но вслух ничего этого Митя не сказал и даже подумал довольно тихо, чтобы Алена, не дай бог, не услышала. Он показательно горько вздохнул, повесил голову и повел Алену в кухню пить еще один чай (чай для русского человека никогда не бывает лишним – это что-то в национальном генофонде) и рассказывать историю обретения и легитимизации ребенка. Алена внимательно слушала рассказ о явлении на Новый Арбат таинственного Заказчика, и нитка с иголкой в ее сознании работали особенно четко.
14. Изнутри калейдоскопа
В течение двух дней Митя и Алена нашли Петлу достойную няню. А в заранее намеченный четверг Митя полетел в Лондон (иммиграционный контроль не удивился его ренессансному лицу: генетическая последовательность оставалась Митина) и был этому несказанно рад: он не был в «Большом дыме» со студенчества и зверски соскучился. Уже в самолете, с готовностью засыпая, Митя вспомнил…
Бывают пограничные состояния между сном и явью, внутри которых невозможно определить, в какую сторону двигаться, чтоб достичь настоящего, ибо и кажущееся, и действительное в равной степени (не)реально. У разных людей состояния эти вызывают разные реакции: кого-то повергают в страх, похожий на черную патоку, обволакивающий и липкий; у кого-то, наоборот, вызывают усиленное биение мысли и пульсацию чувств, а кто-то проваливается в крупную сетку секунд и видит прошлые жизни. Закрыв глаза, Митя вспомнил… речи Страттари по пути с отмели Масок. Мы упомянули, что пути назад не было, но это неправда. Просто Страттари не хотел, чтобы Митя помнил его слова; а Митина упрямая память не послушалась – возможно, с чьей-то помощью.