Аморальное
Шрифт:
Потом она случайно нашла, всё же, дело, заведённое на Рэйнольда. Он подозревался в убийстве Мэрэдит Ривз, девушки из эскорт агентства, которая пропала без вести год назад, но кроме показаний свидетелей и самого подозреваемого по поводу того, что он действительно проводил с ней время две ночи подряд, никаких улик против него так и не было обнаружено.
Тогда Имтизаль попыталась начать независимое расследование, общалась с представительницами этого самого агентства, искала информацию о самой Мэрэдит, о её знакомых за границами города, штата и страны. Ими вела ещё более дотошную работу, чем при поиске брата Дэвида, но ей снова ничего не удалось. Ей уже начинало казаться, что срок контракта с удачливостью и успешностью подошёл к концу.
Ими перерыла все эскорт агентства, всех женщин круга Рэя, женщин всех его знакомых, их дочерей, сестёр, жён, племянниц и всяких родственниц друзей, но так и не нашла ни одну, хоть отдалённо похожую на томную и мутную девушку, бывшую с ним в ресторане в тот роковой вечер.
Комната Имтизаль
Иногда по вечерам Ими громко включала тяжёлый металл, наполняла ванну, капала туда немного из флакона с духами Рэя, выключала по всей квартире свет и расслабленно погружалась с головой в воду, закрывая глаза и представляя себе его лицо, его голос, его тень и мутные улыбки, которые не понимала даже она; иногда по вечерам она сидела часами перед мольбертом, снова и снова рисуя одни и те же черты, одну и ту же фигуру, иногда цветную, иногда чёрно-белую, иногда изувеченную, иногда такую бесформенную, что даже сам Рэй не признал бы в ней себя.
Однажды он здорово напугал её. До паники. У неё чуть сердце не остановилось, когда он посмотрел в её сторону и сказал:
– Можешь не прятаться. Я же знаю, что ты там.
Но потом к нему подошёл его друг и с улыбкой спросил:
– Не надоело пугать воображаемых шпионов?
– Тихо! А вдруг за мной действительно следят, сволочь, испортил мне весь пафос.
Казалось, Рэя даже забавляла его популярность среди агентов.
Поначалу она была счастлива, так же счастлива, как и всегда, когда обретала людей, ради которых жила, работала, творила. Но чем больше проходило времени, тем сильнее в Имтизаль трепетало волнение, беспокоящееся о том, что это может никогда не кончиться. Что Рэй может никогда не открыться, что может никогда не наступить переломный момент, и даже если бы она решилась нарушить слово, данное себе, у неё могло бы не оказаться возможности для этого: Рэй мог бы исчезнуть так же таинственно, как и появился. Имтизаль боялась космоса, Имтизаль боялась вечности, Имтизаль боялась всего того, у чего не было конца.
Задумалась она об этом, когда он впервые исчез. Ничто не предполагало его отъезд из города, однако однажды вечером, приехав к его дому, Имтизаль не увидела хозяина. Она не придала этому значения и осталась ждать Рэя всю ночь, но он так и не появился. Она по-прежнему старалась не поддаваться панике, в конце концов, он мог запросто остаться ночевать у какой-нибудь девушки, но он не вернулся и на следующий день. Тогда она уже забила тревогу, и только через два дня, полных её паники, ужаса и паранойи, он вернулся, а Имтизаль так и не узнала, где он был.
Потом он снова уезжал, но на этот раз Имтизаль нашла его данные в American Airlines – Рэйнольд улетал в Детройт на деловую встречу.
Потом она смирилась и даже была благодарна судьбе за вечный огонь её жизни. Успехов не было практически никаких, но всё это забывалось, таяло и меркло где-то глубоко-глубоко под землёй, когда Имтизаль видела Рэя, когда лежала на чердаке соседнего дома и смотрела сквозь мансардное окно, как он сидел в своём кабинете, убрав руки за голову и слушая музыку. Имтизаль тоже тогда слушала музыку, вопреки всем мерам предосторожности и риску быть найденной, она надевала наушники и погружалась в себя, погружалась в него, и удушающая пыль чердака, запах плесени, покалывание от пробегающих по телу пауков и моли, бьющейся в истеричных траекториях полёта, темнота мутного стекла, грязного с внутренней стороны из-за точек, оставленных не сдающимися насекомыми, и с внешней от дождевых разводов, неопрятность, тусклость, грязь затхлого помещения, жёсткость необработанных балок, натирающих тонкую плоть на выпирающих тазобедренных костях и на локтях, затекание шеи, плеч, ног, рук, спины… Имтизаль не осознавала даже факт своего существования, потому что она видела его лицо, его блаженно закрытые глаза, слабые колебания в уголках губ, медленное движение груди в равномерном дыхании, чистоту, свет и уют опрятного кабинета, и ей тоже было светло, чисто, уютно и мягко, как было мягко и удобно Рэю в широком кожаном кресле. Она была в наркотическом сне. Потом он аккуратно опускал руки, и его пальцы и ладони выскальзывали из-под волос, как металл из-под шёлка, бесшумно и гладко, и он вставал, отключал музыкальный центр, недолго стоял ещё перед окном, смотря во двор, где Мая, домработница, кормила собак, потом возвращался в своё кресло, набирал в грудь больше воздуха, надевал очки и очень долго читал, делал какие-то пометки в ежедневнике и снова читал, проверял документы, и Ими лежала в пыли, и всё казалось ещё медленнее, чем оно было на самом деле, и его веки опускались медленно, и Ими даже казалось, что она слышит, как скрещиваются ресницы, как шипят слёзы и как содрогаются края век при соприкосновении и разъединении. Ему очень шли очки, в них он становился лет на пять старше и лет на двадцать, тюремных, строже. Это длилось бесконечно долго, и в каждый из таких вечеров Имтизаль проживала несколько лет. Она прожила уже целую эру, не
Потом он уходил спать, и, если бывала возможность, Имтизаль шла следом за ним. Потом она оказывалась у себя дома, и всё было правильно, хорошо и идеально, потому что заряд от полученной эйфории ещё питал её, ещё долго питал, и на следующий день после здорового сна, и на работе, и на обеде, и на вечерних пробежках, и в ванне, и везде. Только иногда, когда её время вдруг оказывалось спланировано неправильно и в расписании дня оказывалась пробоина, которую можно было занять трезвыми размышлениями, или когда в очередной раз не удавалось понять, о чём говорит Рэй по телефону, что он имел в виду, что он прошептал, на что он смотрит и куда он идёт, или же не получалось достать информацию, на которую Ими рассчитывала, или попасть туда, куда надеялась пробраться, или случалось что-нибудь ещё, выбивающееся из её педантичного идеалистического ритма, Ими начинала тосковать и ощущать свою беспомощность.
Потом всё стало ещё медленнее, потому что очень некстати прибавилось работы в участке, и практически каждый день приходилось засиживаться до глубокой ночи, а её остаток – заниматься всё тем же дома или где-то ещё. Имтизаль и так уже привыкла работать сверхурочно, теперь же её организм постепенно начинал сдаваться, и поняла она это, когда случайно уснула за рулём по дороге на работу и въехала в грузовик. На ремонт у неё уже не было ни времени, ни сил, но она не сильно расстроилась и продолжала ездить на побитой машине.
Они с Оуэном вели дело об убийстве десятилетнего мальчика. Его изувеченный труп нашли в здании под снос, но тело было настолько изуродовано огнём, что экспертиза практически ничего не выяснила о тонкостях истязаний ребёнка.
Там же были найдены следы крови, грязные обрывки скотча и верёвок, предполагалось, что ребёнок был изнасилован. Он исчез 30го августа, тело было найдено 2го сентября. Дата смерти – 1ое сентября.
Ими сразу прониклась делом. Оно ей нравилось, и ей впервые за всю службу стало действительно легко вложить в расследование душу, потому что с первого же взгляда на труп она поняла, что он будет не последним. Ей не нужно было допрашивать родителей покойного мальчика, она знала, как работает этот механизм, знала, что жертва была выбрана случайно, тщательно подготовлена, и не может быть ни одного человека, способного дать верную наводку. Она осталась вместе с экспертами осмотреть тело, осмотреть местность, пока Оуэн допрашивал свидетелей, и очень быстро составила примерный портрет убийцы, оценила степень его квалифицированности и возможное дальнейшее поведение. Она знала, что Оуэн идёт по ложному пути, но не брала на себя право сказать ему об этом. Она только старалась не привязываться слишком сильно к своему маньяку, трупу и следствию, потому что подозревала, что в скором времени ни у кого не останется сомнений в том, что ребёнок – жертва серийного убийцы, и тогда, скорее всего, в расследования вступит другой отдел, а может быть, им даже заинтересуются федеральные криминалисты.
Ими вышла из дома и немного посидела в соседней кофейне, рассчитывая дождаться того, как разъедутся все служебные машины, разойдутся любопытные и единственным свидетельством чего-то неповседневного останутся ленты, огораживающие территорию. Тогда можно было бы оценить шансы пронести туда тело незаметно, шансы никого не встретить и ситуацию на улице в целом, но времени было слишком мало: новые убийства могли произойти когда угодно и дело могли отобрать когда угодно. Ими уже даже мысленно строила себе романтические перспективы их общей с маньяком тайны: только он и она будут знать, что он, на самом деле, в тот же день собирался совершить убийство, а после ещё, и его охарактеризуют всего лишь как убийцу несовершеннолетних и, возможно, педофила, возможно, даже найдут психические отклонения, но совершенно точно не назовут маньяком. Она впервые задумалась о себе, как о преступнике, впервые подумала о том, что она сама вполне типический серийный убийца. Никогда раньше она не размышляла о своей жизни, как полицейский, теперь же даже стала прикидывать, какой срок бы ей дали, в какую тюрьму бы отправили и признали ли бы невменяемой. На какой-то момент она даже подумала о том, что было бы неплохо расширить коллекцию, она представила себе, как коллекционировала бы совершенных людей, создала бы целое подземелье, где для каждого человека был бы предусмотрен свой отдел, где бы хранилось не только его тело, но и его личные вещи, её картины, психологический отчёт, составленный ею, полицейский отчёт по следствию и все документы и всё-всё-всё, что ей удавалось найти о нём или создать для него. Это был бы своеобразный музей, единственным посетителем которого был бы его же владелец, и было бы замечательно поселиться там и выходить наружу только для того, чтобы заработать на еду, препараты, и оборудование и чтобы найти новый экспонат. На какую-то долю секунды где-то неосознанно и глубоко у неё вынырнула и снова утонула мысль, или даже подобие мысли, о том, что можно было бы пополнять коллекцию и несовершенными людьми, можно было бы убивать простых маргиналов, которых никто бы не стал искать, и тогда количество тел, наконец-то, выросло бы существенно. Подумать об этом всерьёз она бы никогда себе не позволила и не опустилась бы до того, чтобы осквернить святую для неё память о тех, кем жила, банальными экспериментами в хирургии и мумификации.