Аморальные байки с плохими словами
Шрифт:
Сижу на лавке, жру кошерный изюм с орехами, мацу водой запиваю, а ребе к пище не притрагивается, меня донимает:
— Надо бы нам залы расширить, гости заезжают, так им остановиться негде. И купол в синагоге надо подкрепить, потрескался. Еще ступени надо придумать наверх и купель отремонтировать — протекает …
— Не вопрос, — мычу с полным ртом, — Вообще, у вас могу пожить маленько, пока ремонт не закончите, сам думаю: — «Йолы-палы, знал бы что тут жрачка такая, шел бы в хедер учиться, а не в институт. Да куда теперь, проехали уже, поздно обрезание делать, жена не поймет.»
Покушал славно, вышел на солнышко и на знак любуюсь.
— Ну че, блондинка недоеная, тебя видать давно за вымя не дергали, смотри, Йончик, как у нее соски торчат, пора доить уже.
— Ну так подои, козодой хренов, я блин, с камнем тут накуролесился, так еще буду скот доить.
— Не любишь ты животных, братуха, и потому они тебя не любят.
— Ты, млять…, зоофил нашелся, неудивительно что коза к тебе жмется, ты же стопудовый козел по жизни. Голову себе пощупай, рога чуствуешь?
А коза только мекает и грушки с земли грызет.
Тут Семеныч возьми и ляпни:
— А что, ребе, грушки у вас вкусные?
— А бог его знает, мы не пробовали — все на спирт перегоняли.
— А ну ка, Олежек, сорви мне во-о-о-он тех грушек, — и показывает на верхушку дерева, там самые спелые виднеются, — возьму с собой на пробу…
Олежек рад стараться, от хозяина сигнал получил и бегом выполнять — пистолет сбоку закрепил и почесал на дерево шкрябаться. Видать, их в ментовке учат и по ветвям лазать, хотя, может рудиментарные рефлексы взыграли, взобрался на верхушку как макака, даже не поцарапался. Руку вытянул, пробует до грушки дотянуться. Да какое там, чуть-чуть не хватает, причем, чем выше дряпается тем больше ветка к земле клонится. Перегнулась конкретно, пару метров до земли осталось — грушки уже почти рядом.
— Помоги ему, Костик, видишь, достать не может, — и на второго мента линзами блеснул.
Костик, конечно, прыг-скок и уже возле Олежка, висят вдвоем, дерево гнут.
И тут немного не по сценарию движуха пошла. Ни с того, ни с сего, неожидано в монастыре неподалеку колокола как зазвонили, бау-бау!!! церковные двери напротив распахнулись и на ступени народ православный вывалил. Стоят обалдевшие с иконами в руках, крестятся, а напротив, на груше два милиционера в голубых рубашках с погонами повисли и пистолеты на заднице болтаются. Внизу коза блеет и Витек сзади проистроился, ее за сиськи держит, извращенец.
«Пипец, — думаю, — надо спасать ситуацию». Стою и в голове китайские стратагемы перебираю, типа, дипломатичный выход ищу.
Но тут Витек первый опомнился и все поправил:
— Хули делов, — говорит, — Щас грушки достанем…
Спичку выплюнул, козу к звезде отодвинул, ловко так подпрыгнул на одной ноге и за кончик ветки с грушками уцепился.
Тут сложная формула произошла: скорее всего законы гравитации в силу вступили, хотя, я раньше думал, что на милицию они не действуют, надо потом в учебнике по физике глянуть, только вот охиренный кусок дерева откололся и прямо с Олежком и Костиком на знак наш свежезалитый йопнулся.
Ну что тут сказать, если б истребитель упал и то жертв было бы меньше: звезда моментально в мелкие камешки разлетелась, причем, осколком пришибло блондинку-козу, та лишь укакалась и копытцем дернула два раза — неподоенная отдала богу душу. Йончи разбил себе лицо в кровь — пытался знак удержать, Витек успел отскочить, но наступил на курицу и она от неожиданности умерла. Только кошки не пострадали, они сдриснули еще раньше, когда Витька козу за вымя поймал — решили не играть с судьбой. Ну и Олежек с Костиком ободрались ветками, милицейскую одежду в клочья располосовали. Фигня, им Анакойхер новую выпишет.
Ребе с Семенычем, вообще, ничего не поняли, видимо, фимоз мысли случился, а православные прихожане решили что это часть иудейской программы, перекрестились и не спеша, с песнями пошли по ступеням за ворота монастыря.
Короче, приумножил Витька печаль евреям…
Едем домой в катафалке, Йончи нос зажал, кровь капает, Витек на себе синяки пытается найти, радуется:
— Бля, хоть бы поцарапался, как новый, сука, видишь Йончи — держись брателлы и будет тебе по жизни пруха. Пацаны, на мне ни ссадины!.. а может я бессмертный? Со мной, брат, не пропадешь даже в синагоге! И ваще, Йончелло, какого лысого ты за эту каменюку уцепился, надо тебе рефлексы отрабатывать, не то сдохнешь скоро.
— Витя, падла, домой приедем, проверим твое бессмертие — я тебе такие рефлексы продемонстрирую, что ты будешь самого себя пугаться, тварь.
— Да ладно, не гунди, — Витюша жмет на газ, — Вернем престиж скоро, там Семеныч че-то про третий знак заикался. Что, шеф скажешь? Когда едем ставить? Опыт у нас уже есть, осталось только детали шлифануть.
— Вот Семеныч за нами Олежку с Костиком в новой форме пришлет, — отвечаю, — тогда и поедем. Заодно табличку медную прихвати с нашими именами и датами рождения. Пригодится.
Потом я Витьку два месяца не видел, похоже, кости сращивал после Йончиных рефлексов. Бог его знает…
(фрагмент)
Валдис Йодли, 2012Свидетельство о публикации № 21204050497
Витька, гопники и третий уровень мастерства
В вечерних сумерках я с Йончиком возвращался со стройки домой. Мы шли через Борок-Телеп, самый неблагополучный район города. Здесь хороводил цыганский табор, Саша-барон устанавливал свои законы и пришельцам передвигаться по данной территории было опасней, чем конкистадорам в амазонских джунглях. Милиция здесь не появлялась даже днем, а врачи и работники соцслужб перестали соваться в табор после того как там без вести пропало три инспектора с энергонадзора. Хотя Саша-барон и следил за порядком, строил часовни и пресекал наркоторговлю, смуглая шпана все же вылазила из нор под вечер потрясти случайных прохожих.
Мы шли от Миши-мясника, мозаика была почти готова оставалось уложить ее на клей. Витька отстал позади нас: жена приказала купить ему кефир для Петьки. У Петьки был дисбактериоз и кефир восстанавливал микрофлору кишечника. Я с Йонасом ступил на узкий бетонный мостик, перекинутый через дренажный канал. Как и следовало ожидать в конце мостика нас уже поджидала шайка мелких шалопаев.
— Курить дай. — на ломаном русском произнес заученную формулу самый длинный.