Аморальные байки с плохими словами
Шрифт:
— Сносите на хрен эту халупу, пацаны, — радостно сказал он и сунул мне в карман еше рулон хрустящих денег.
К тому времени мы уже почти закончили внутренние штукатурные работы и готовились шпаклевать стены. Здесь нужно отметить невероятно высокий уровень йончиного мастерства. Как он крепил маяки я еще понимаю, но каким образом он умудрялся метать раствор из ковша в полуметровом пространстве — это для меня непостижимый секрет. Хотя, более таинственным остается метод затирки раствора внизу, у плинтуса. Там же присесть не возможно. А лежа тоже не метнешь. Это потом Витька мне признался, что Йончи штукатурил верх ногами: Витька держал его за ноги, а Йончи работал. Правда, уронил братуху пару раз лицом в раствор. Ну, ничего, отвлекся… Бывает. Кстати, Витьке работалось наиболее комфортно — у него постоянно рядом имелась точка опоры, поэтому он часто впадал в послеобеденный сон в самых неожиданных местах. Однажды я его нашел спящим стоя
— Сносите! — кричал Патефон, размахивая решением суда. — Теща уже чемоданы спаковала, а Вы тут ковыряетесь!
— Не сносите. — из старого дома неспеша вышел Савелий тоже с бумажкой в руке. — Во первых, я тут уже давно прописан, а во вторых, я подал кассационную жалобу во львовский Апелляционный Суд. Битва не кончена. Справедливость восторжествует.
У Патефоныча шевельнулись ноздри и дернулся глаз.
В кабинете главы апелляционного суда было уютно. Темнозеленые шелковые обои красиво оттеняли многочисленные сертификаты и награды, висевшие в вишневых рамочках на стенах. На полках в глубоких шкафах золотились корешки толстых фолиантов и умных книг. На большом письменном столе из корня канадского дуба красовалась серебрянная Фемида с завязанными глазами и весами в руках. В углу стояло чучело медведя с удивленной мордой. Тяжелые зеленые портьеры с бахромой охраняли владельца кабинета от прямых солнечных лучей и любопытных взглядов. Перед судьей справа лежало объемное дело, а слева — черный плотный пакет. История с "домом в доме" тянулась уже третий год и была весьма запутана. К тому же ни у одного претендента не было "акта на землю". А земля первична, как известно… В разрезе современной юстиции это был парадоксальный нонсенс — дом вроде был, и в тоже время был внутри еще один дом, а какой из них главнее разобрать не мог никто… Туда неоднократно направлялись разнообразные комиссии, санитарные врачи и строительные эксперты. Писались акты обследования, технические отчеты об исключительной аварийности и, наоборот, необычайной надежности и сейсмоустойчивости объекта. Подключались лицензированные конструктора и непревзойденные архитекторы, а дело так и не двигалось с места. Все писали правильно и верно, но гениальные выводы моментально друг друга взаимоисключали как только судья брал бумаги в руки и начинал знакомиться с делом. Нужно было принимать окончательное волевое решение. "И вот так всегда, — горько вздохнул судья апелляционного суда, — пишут, пишут, марают бумагу почем зря… А истину всегда должен устанавливать честный профессионал".
С этими словами он не спеша развязал свой шелковый галстук и, взглянув напоследок на фигурку Фемиды, тщательно замотал им голову так, чтобы ничего не видеть. Затем в правую руку взял большую папку с документами, собранными магистром международного права Савелием. В левую руку он бережно взял плотный целлофановый пакет черного цвета, принесенный утром неизвестным гражданином. Слегка поколыхал руками в воздухе, как бы изображая из себя большие живые весы. Задумался. Прислушался. Опять поколыхал. Черный плотный пакет перевесил.
— Вот так бабло,… тьфу ты … добро торжествует над ложью. — сказал апелляционный судья и сбросил повязку с глаз.
Патефон вновь ликовал.
— Сносите на хрен! — радостно кричал упертый зять тряся судебною бумажкой изо Львова, — моя Розалия Карловна уже новое постельное белье пошила. Хочет переселяться. Давай, Валдис, что бы я завтра эту кучу мусора у себя в доме не видел, — и снова заложил мне в карман пачку денег.
— Не сносите, — опять я услышал твердый голос Савелия. Позади него стояли два крепких мужчины в черных костюмах. — Не стоит торопиться, дело пошло на Киев. В Высший Хозяйственный Суд. Мы еще поборемся и справедливость восторжествует. Заносите мебель! — сказал он черным мужикам и те занесли в дом ржавую раскладушку.
Я стоял рядом с Патефоном и отчетливо услыхал скрип его зубов.
Дело, действительно, пошло на Киев, однако, чтобы не терять времени, мы приступили к внутренней отделке интерьера. А так как полы были в силу известных причин недоступны, то Йончи занялся декоративной обработкой стен. Витя ему помогал. Потолки мы оставили на потом — пусть суды закончатся. Как и полагается, мы начали с проклейки стен сеткой. Йончи уже приловчился работать в стесненных условиях, приобрел гибкость в суставах и плавность движений. Легко становился на мостик с ведром в зубах и грациозно мог шпаклевать, сидя на шпагате. Похудел на двадцать килограмм и приобрел цепкость обезьяны. Витька же, наоборот, слегка округлился и в одном месте, возле кухни, уже почти не пролазил. Ну там, по правде говоря, и я чуть было не застрял — узкое место. Пару лет назад оттуда пришлось даже выковыривать одного эксперта по строительству. Приехал с очередной судебной комиссией из Ужгорода и заклинился в заднем проходе. Те побродили, поговорили, что то пописали да и уехали назад. А этот остался. Крикнуть не может — грудную клетку сперло и назад не лезет… В общем, если бы с утра его Йончик не обнаружил по запаху дорогого одеколона, то пришлось бы беднягу на военный полигон везти. Еле извлекли инородное тело из заднего прохода… Так вот, подойдя вплотную к отделке стен, я применил свою любимую технику пальцевой живописи венецианских мастеров. Витя называет ее "срали-мазали". Суть метода заключалась в нанесении густой разноцветной суспензии прямо на стены голыми руками с последующим приданием фактуры. У Витьки это прием получался особенно хорошо. Йончик убеждает, это потому что в детстве Витька по себе дерьмо любил размазывать. Работа кипела. К тому же "венецианки" Патефон нам протащил через свой подземный тоннель в избытке. Выглядело эффектно и живописно. По крайней мере, Патефону нравилось, хотя он и не видел, верил на слово. Не мог протиснуться вовнутрь.
Тем временем судебные тяжбы медленно подходили к концу. Патефон чудесным образом выиграл очередной суд, Савелий начинал терять силу, но виду не подавал. Глава Киевского Хозяйственного Суда уже добирался на работу на новенькой "БМВ" и приобрел домик в горах. Магистр международного права Савелий немного погрустил и подал жалобу в Европейский Суд по правам человека. Патефон шустро прыгнул в Европу и вскоре глава Европейского Суда бороздил адриатическое море на симпатичной яхте с сияющим баром на корме. А Савелий получил короткое письмо, в котором европейские судьи ему ясно давали понять что его человеческие права никоим образом не ущемлены, не стиснуты и не сжаты. И рекомендовали заключить мировую. Магистр Савелий впал в отчаяние, шапочку с красной кисточкой вынул из целлофана, бросил в мусорное ведерко. Потом откупорил бутылку теплой водки, выпил и лег спать.
Ему снился неприятный сон. Поначалу все было хорошо: он выиграл все сложные суды, заселился в дом, начал новую счастливую жизнь. Женился, завел детей, стал главой Апелляционного Суда и получил судейскую мантию. Потом он резко проснулся, встал с кровати включил ночную лампу и захотел выйти из дома. Открыл дверь и вышел. Но попал в узкое неосвещенное пространство. Деревянная дверь его дома вдруг неожиданно захлопнулась сзади, а другая, железная дверь Патефона была крепко заперта. Сильно пахло известью и клеем, под ногами хлюпала холодная жижа и босые ноги мерзли. Он оказался в узкой щели между двух домов. Хотелось бежать. Савелий стал судорожно искать выход наружу, ломать двери, бить окна, но они были намертво заколочены. Вокруг были лишь темные липкие стены и с каждой минутой они давили на тело все крепче… Дома сближались. Савелий издал нечеловеческий хриплый рык, истошный крик, который может издать только магистр юридического права, проигравший все суды… И вновь проснулся.
Ранним утром он сидел с трясущимся лицом перед желтым листом бумаги и мягким карандашом писал такой текст: "Уважаемый Петр Фомич (Патефон), буду весьма признателен Вам, если Вы выделите немного своего времени для обсуждения одной деликатной проблемы. Я готов сделать Вам деловое предложение, которое вряд ли оставит Вас равнодушным. Если Вас это интересует, то будьте любезны быть вечером в четверг у ворот наших домов. С глубоким почтением, Ваш Савелий." Затем он сложил письмо в конверт и прийдя на почту, отправил его заказным письмом.
Вечером в четверг Патефон неспеша вылез из своего джипа и подошел к сморщеному седому человеку. Это был магистр Савелий. Патефоныч тоже за девять лет судебных разбирательств изменился: появился небольшой живот и несколько новых складок на затылке. Они крепко пожали друг другу руки. Издалека их можно было принять за двух старых добрых друзей.
— Я слушаю, — сказал Патефон и стал слушать.
— Я устал, — сказал Савелий, — мне не нужен этот дом и я готов его продать. За разумную цену.
— Сколько? — заинтересованно спросил Патефоныч.
— Сорок тысяч, — тихо сказал магистр.
— По рукам! — хлопнул его по плечу Патефоныч. — Тянуть не будем, а то Розалия Карловна уже купила сервиз на двенадцать персон. Вот сразу аванс. — и он вложил в хилую ладошку магистра пачку денег. — Остальное потом, как дом перепишем у нотариуса… Валдис, — В мой нагрудный карман опустился хрустящий рулон, — завтра бери Йончика с Витьком и начинай крушить эту беседку…
— Простите, а Вы не подскажите где здесь улица Карла Маркса пятьдесят шесть? а то я не местная, — вдруг перебила их сделку худенькая девушка с рыжими волосами. — Ни одной таблички на домах. Случайно не этот розовый дом с ангелочками?