Анаконда
Шрифт:
— Так есть. Але Лазенки пршиемнее.
Язя аккуратно положила на мраморную скамью предусмотрительно захваченную из дома стеганую подушечку, села в двух шагах от Таисии, положила рядом с собой старый номер журнала «Шпильки». Достала из сумочки пирожок, медленно сжевала его, на минуту задержалась, не глядя на Таисию, закурила, задумчиво, уже не в качестве пароля, а так, для себя, проворчала сквозь зубы:
— Компания была не велька, но бардзо пожонткна: пан ксендз да две курвы... — Хохотнула коротким, басовитым смешком и, не оглядываясь,
Но Таисия не стала бросаться ей вслед с криком:
— Пани, вы забыли ваш журнал.
Она придвинула журнал к себе, раскрыла его: между страничками «Шпилек» была фотография старинного особняка. Если бы Таисия разбиралась в архитектуре, она бы поняла, что особняк — типичный образчик австрийского барокко XVIII века. Там была и фотография пожилого, лет пятидесяти пяти — шестидесяти, господина в сером твидовом пиджаке и красном галстуке-бабочке. У господина была прилизанная прическа с косым пробором и узкие, коротко подстриженные усики; сквозь очки смотрели маленькие, настороженные, умные и злые глазки. Если бы Таисия знала, что этот господинчик, венский доктор Брункс, уже предупрежден своим агентом в Москве о посланном к нему киллере, она бы, возможно, и огорчилась. Но она этого не знала.
Кстати, тот факт, что Брункс ждал киллера, тоже ничего не менял. Ну, знал и знал. От судьбы-то все равно не уйдешь. Жить господину Брунксу оставалось всего ничего.
Потому что, даже если бы у Таисии акция не получилась, в Вену вылетела бы другая «барышня». Если кто-то перешел дорогу Анне Митрофановне, при этом, естественно, расстроив планы Мадам и, таким образом, огорчил Хозяйку, такой человек был обречен.
Однако ж у Таисии всегда все получалось.
В рамках избранной ею профессии. Или, точнее, профессии, избравшей Таисию. Впрочем, кто знает, где кончается начало, с которого начинается конец?
В Вену Таисия выехала поездом; так надежнее. В ее кофре, кроме пистолета «глок» с глушителем, был целый набор ядов, нож-финка, ножи метательные, два килограмма пластиковой взрывчатки, детонаторы и пульт дистанционного управления.
Конечно, Таисия могла ошибиться и не выполнить задание. Но этим она гарантировала и свое устранение. Она, как и другие киллеры, знала, что за ней всюду следует чистильщик.
А Таисии хотелось жить. Пусть даже такой говеной жизнью, какую ей послал Бог, в которого она упрямо не верила.
— Шенер-Бруннен, по-немецки «Прекрасный источник». Когда-то в юго-западной части Вены был обнаружен источник чистой и вкусной и, говорили, даже целебной воды. Потом в 1688 году император Леопольд I выстроил здесь резиденцию для своего сына. Дворец получил наименование Шенбрунн.
Таисии было чихать на всю эту мутотень с архитектурой и историей. Но в парке у фонтана, где голая баба стоит в пруду по колено в воде и, приложив ладошку ко лбу, смотрит на шенбруннский дворец, у нее было свидание.
Мало иметь адрес и фотку мужика, приговоренного стать шнуром уже сегодня вечером, надо еще было знать, где он: в Вене ли, будет ли у себя дома сегодня один или ждет гостей, всякие такие милые детальки, без знания которых ни один киллер не пойдет на дело.
Все эти подробности должен был принести в ключе резидент Анны Митрофановны в Вене герр Николас Пидус.
У фонтана с голой бабой Пидус появился точно в срок. У Таисии уже и плечо стало болеть. На плече висела сумка, а в сумке было все ее киллеровское снаряжение. Тоже не велика радость мотаться по Вене с сумкой, весившей килограммов десять.
Пидус оказался мужичонкой среднего роста, с розовыми брыластыми щечками, симметрично спускавшимися на несвежий воротничок белой когда-то рубахи, и с очень внушительным животом, свесившимся через тонкий ремешок, опоясывавший Пидуса в том месте, которое еще лет десять назад он горделиво называл своей талией.
Пидус свободно говорил по-русски, что он и продемонстрировал, быстро «идентифицировав» исполнительницу из России в этой лихой бабенке в голубых джинсах, джинсовой же с воротничком из искусственного белого меха куртке и тяжелых, вошедших у молодежи в моду солдатских башмаках.
— В пятнадцать часов доктор будет в Медико-хирургической академии. Он ставит машину у ворот парка, выходит из академии, пешком идет через парк. Много деревьев, мало людей. Варианты — минирование машины, выстрел с глушителем в парке, когда он идет к машине.
— Не учи ученого, — лениво огрызнулась Таисия, с презрением оглядев брюхо Пидуса.
— Мое дело — информация, — любезно растянул в улыбке губы Пидус, — ваше — исполнение, так сказать.
— Все, что ли?
— Если не получится днем в парке у академии, мало ли что...
То акция обязательно должна быть проведена у него дома. Он у нас скромник, живет в самом обычном доме на Верингерштрассе. Дом трехэтажный. Окна во всю стену выходят в парк; напротив окна доктора ветвистое дерево. В этом пакете на всякий случай прибор ночного видения и оптический прицел. Вот, вроде бы, и все...
— Ну и чего сидишь, коли все? Сказал и отвали.
— Как будет угодно, — обиженно скорчил губы гузкой Пидус, тяжело поднялся и засеменил на толстых коротких ножках к аллее, ведущей из парка.
Знала бы гордая Таисия, что Пидус не просто резидент, он еще и чистильщик, и именно ему поручено устранить, зачищая пространство акции после операции, Таисию, может, и была бы с ним полюбезнее.
Да ведь всего не предусмотришь.
С другой стороны, даже если бы Таисия стала при всем честном народе в центре австрийской столицы целовать толстого Пидуса, это тоже ничего бы не изменило.
В организации, где непосредственно командовала операцией Анна Митрофановна, над ней была Мадам, а высоко наверху Хозяйка, такие мелочи, как личные симпатии и антипатии, в расчет не принимались.