Андрей Боголюбский
Шрифт:
Проехав мимо ворот, у которых толпились нищие и бабы, Прокопий остановился у огороженной тыном избы. Это был двор попа Фёдора. Он срублен был на берегу Каменки, неподалёку от княжого терема. Двор невелик размером, но крепок. На дубовых воротах поблёскивали кованые скобы, маленькое оконце сбоку было заволочено. Прокопий стукнул рукоятью плети:
– Во имя отца и сына! За воротами ответили:
– Аминь.
– Мне бы отца Фёдора увидеть, - сказал Прокопий невысокой женщине в тёмном.
Через
– За чем пожаловал, воин?
– спросил он, смерив гостя подозрительным взглядом.
Прокопий подпорол шапку, вынул зашитое письмо.
– Что хочет князь, господин мой?
– спросил поп, взглянув на Прокопия.
– Там всё написано. Фёдор прочитал письмо.
– Садись, воин. Рассказывай, здоров ли князь, не собирается ли сюда, на отчину, в гости.
Прокопий молчал.
– Ты меня не опасайся. Я так же верно служу князю, как и ты.
– Князь и княгиня здоровы. А приедут ли сюда, на Суздальщину, - это мне неведомо. Дошли слухи, - понизив голос, осторожно сказал Прокопий, - что надували ваши бояре просить себе другого князя, а сыновей князя Юрия прогнать.
Прокопий испытующе посмотрел на Фёдора.
Фёдор не ответил. Он сидел неподвижно, точно забыв о собеседнике. Глядя на его широкий лоб, скуластое лицо и задумчиво прищуренные глаза, Прокопий подумал: «Хитёр! В делах своих неспешлив, в словах скуп».
– Что ж, - тихо проговорил Фёдор, - хотят ли бояре другого князя, сие неизвестно, но княжить здесь, на Суздальщине, найдётся охотников много. Сейчас сюда, точно тараканы на хлеб, бегут людишки. В Киеве и других городах, соседящих со степью, бросают насиженные места. Ищут мирной жизни. Здесь спокойнее. Народ ничего не делает без разумения.
За дверью раздались лёгкие женские шаги. В светёлку вошла женщина, которая отворяла ворота Про-Копию. В одной руке она держала пузатый Кувшин, в другой - две кружки.
– Угоститесь с дороги!
Прокопий с Фёдором чокнулись, словно Фёдор был не поп, а дружинник.
– Передай князю, - сказал Фёдор, - сейчас такое время, когда он может прийти сюда сам. Силу свою раскололи бояре раздором и усобицей. Мизинные люди плачут от лютой боярской вражды. Им лучше жить под одним князем, чем под многими боярами.
Мечник не спеша тянул мёд.
Фёдор поднялся:
– Ну, прощай! Сейчас проведут тебя в горницу.
– Есть у меня к тебе одна просьба… - сказал нерешительно Прокопий.
– Это уж не от князя, а от меня. Дозволишь молвить?
До сих пор лицо Фёдора было сурово; при этих словах он точно потеплел:
– Позволяю, сын мой. Если согрешил, то покайся.
– Нет, отче, я не о себе, мне не в чем каяться. В лесу набрёл я на беглецов: семья закупов ушла от боярского гнева. Из-под самого Киева утекли. Мужик уже преставился, а жёнка его с дочкой умирают голодной и студёной смертью. Вызволи их, отче! Приюти где-нибудь на житьё…
Фёдор потемнел. Видно было, что неприятна ему эта просьба мечника.
– Тяжкое это дело, воин! Всякая власть от Бога. Господь учил целовать десницу, нас карающую. Грех они приняли на душу двойной: перед Богом и своим господином.
Прокопий знал, что, кроме Фёдора, никто беглецам здесь помочь не сможет, и решил просить ещё раз:
– Прими, отче! Вызволи несчастных от смерти.
– Чьи люди-то?
– спросил наконец Фёдор.
– Моизича.
Фёдор повертел в руках тяжёлый крест.
– Ну ладно, уж так и быть. Моизичевых закупов можно взять. Есть у нашего монастыря сельцо небольшое на Клязьме. Сказывал игумен, что нужна ему баба мыть бельё и печь хлебы. Нужно будет вдовицу к нему переправить. Да вот возьмёт ли девчонку, не ведаю.
– Отче, пожалей сирот голодных!
– Ну, добро, ради нашего князя сделаю. Пусть молят за него Бога.
Вечером Прокопий устроился на лавке в поповой горнице. Но полу разбросаны были сушёные травы - пахло полынью, тмином и мятой. Сквозь стены едва доносился приглушённый шум деревьев. Мечник ворочался с боку на бок и не мог уснуть. Лёжа на спине и вглядываясь в сгущающуюся темноту, он думал о Фёдоре:
«Хитёр! Смилостивился: работницу добыл безденежно. «Пусть молят за князя»! Это для того, чтобы я поведал о его доброте князю Андрею».
5
Получив у суздальского попа ответное письмо к князю, Прокопий поскакал обратно. К ночи он добрался до знакомого села. Взошёл месяц. За частоколом боярского двора, на краю села, темнела кузня.
«Не заехать ли переночевать? Ишь, как воют собаки… Сейчас как раз на волков наедешь…»
Прокопий не спеша проехал мимо закрытой кузни и остановился у покосившейся избёнки.
– Эй, отворите!
– постучал он в дверь. В избе кто-то прошлёпал по полу.
– Кто ты?
– узнал Прокопий голос Кузьмы.
– Я, Прокопий.
Дверь отворилась. Пахнуло горьким запахом дыма. Кузьма стоял с лучиной, закрывая её ладонью от ветра.
– Беда в нашем доме… Лучше бы ты, Прокопий, не приезжал…
Мечник выслушал горестный рассказ деда.
– Мальчонку бросили в яму, говоришь?