Андрей Боголюбский
Шрифт:
– Где же икона, родимые?
За попами, которые шли по пыльной дороге, торжественно везли в санях украшенную белыми полотенцами икону. Над ней в поднявшемся облаке пыли поблёскивали на солнце стяг и целый лес копий. Баба хотела пробиться к иконе и показать её своей девочке. Но какой-то боярин взмахнул плетью:
– Куда лезешь, холопка!
Баба почувствовала, что теряет силы, но её подхватил под руки и вывел из толпы мастер Николай:
– Поберегла бы себя…
– Милые вы мои, а где же дочка?
– всплеснула руками мать.
Высокий горожанин ощутил под ногами что-то
– Братцы, ребёнка раздавили…
Взявшись за руки, несколько человек раздвинули толпу, а горожанин поднял ребёнка.
– Девочка?
– Девочка.
– Никак померла?
– Нет, ещё дышит. Только напужалась сильно.
– Вон её мать у канавы, отнеси к матери. Женщина схватила девочку:
– Милая моя доченька… Пойдём отсюда… Обняв ребёнка, она вышла на свободное место и чутъ не попала под ноги коню.
– Что вы, ума лишились здесь, во Владимире? Мать подняла голову и обомлела: на сером в яблоках коне сидел молодой, с русой курчавящейся бородкой воин. Тот самый, что вызволил её из леса.
2
Князь стоял на площади перед отцовой церковью, У наспех сколоченного длинного стола, уставленного Чарками и чашками, блюдами со всякой снедью. Попы и дьяконы служили молебен о благополучном совершении путешествия, просили у Богородицы милостей для земли Ростово-Суздальской.
Князь, слушая пение, стоял с обнажённой головой.
После молебствия он пригласил бояр - нарочитых мужей и дружину к столу. Степенно выступая друг за другом, строго по чину, бояре подходили к князю а кланялись. Ростовцы и суздальцы строго следили, чтобы не подошёл кто из владимирцев. Недаром они называли их людьми новыми, маленькими, в отличие от «больших» - ростовцев и суздальцев.
Князь заметил эту ревность «больших» и ухмыльнулся.
– Почему не вижу детей деда моего, владимирцев?
– спросил он у боярина Ивана Кучковича.
Боярин погладил рукой бороду и ответил гордо:
– Городок их, княже, молод весьма! Пусть переждут.
– Куда им, княже!
– поддержал старшего брата Яким Кучкович.
Андрей хотел возразить, но умолк, увидев, как настороженно отнеслись к разговору другие бояре. Князь решил приглядеться к нарочитым суздальцам и ростовцам.
На другой день с рассветом дружина вместе со многими боярами покинула город. По пыльной дороге шли дружинники, а впереди везли икону. Сзади ехал Андрей, за ним - его младшие братья - князья Василька и Мстислав, дети и, наконец, дружина.
Взошло солнце. Дорога шла по вершинам береговой гряды Клязьмы. Отсюда были видны широкие леса, уходившие синими далями к краю неба. Над серебряной рекой таял туман, в прибрежных кустах разноголосо заливались птицы. Не хотелось Андрею покидать город. Когда ехал сюда, думал остановиться во Владимире, здесь же в церкви и поставить икону. Вовремя понял, что восстановил бы этим против себя суздальских и ростовских бояр.
«Слаб ещё, а бояре сильны, шагу не могу сделать без них», - думал он с огорчением.
Тихо позванивал о конское стремя княжеский меч.
Неподалёку от Андрея, в конном строю, в первом ряду ехал мечник Прокопий.
– Мечника Прокопия к князю!
– крикнул какой-то боярин.
Прокопий пришпорил коня. Прижимая шапку к груди, подлетел к Андрею:
– Что повелишь, господине? Андрей Юрьевич поманил его ближе:
– Скачи вперёд, мечник, выбери место для ночлега.
Прокопий поклонился.
– Княже, княже, посмотри, что сзади!
– крикнул мечник.
Андрей повернулся и тоже остановил коня. Остановилась дружина. По подножию холма, где лепились избяные срубы Владимира, расстилался туман. Облитый розовыми лучами город, казалось, повис в воздухе и вот-вот готов был подняться ещё выше, к небу. Князь снял шапку, обнажив копну густых, подёрнутых сединой волос.
– Владимир - детина моя и отчина моя. Посмотрите, братья, Бог показывает нам, как люб ему Владимир!
В десяти верстах от города, на высоком холме, где синяя Нерль соединяется с Клязьмой, на месте, выбранном Прокопием, князь велел остановиться на отдых. Дружинники забили колья, натянули верёвки, разбили просторный шатёр. В стороне, у кашеваров, запылали костры, густой сизый дым потянулся к небу.
Пока все хлопотали, Прокопий спустился к реке, на ходу скинул кафтан. Повернувшись лицом к солнцу, прижав руки к груди, он постоял молча, о чём-то думая, а потом с размаху бросился в воду. Дружинники видели, как Прокопий переплыл на противоположный берег, нагой сидел на прибрежном камне, подставив спину лучам солнца. Когда возвратился к шатру, сказал с улыбкой:
– Хороша водица в Нерли!.. Искупайтесь! Несколько воинов направились к реке.
После трапезы князь объявил, что дальше сегодня не поедут, заночуют здесь.
К вечеру Андрей вышел из шатра. Дружинники заметили, что сегодня он был как-то особенно задумчив.
Над рекой плыли ночные шорохи. На западе чуть желтело и гасло небо. Воины стали тесным кольцом и слушали мечника Прокопия. Он рассказывал о походах «князя и об одной битве, где какой-то немец-воин ударил княжеского коня рогатиной.
– В самую гущу ворогов попал князь. Одного просквозил копьём, другого мечом срубил. Вижу, что он от своих оторвался, хочу к нему пробиться, а не могу. Впереди стена немцев… А тут этот немец… Как ударил он коня рогатиной - конь на дыбы! Князь припал к его шее, шепнул на ухо: выручай! Он и вынес его к нам. Вынес - и тут же пал…
Прокопий замолчал. На суровом лице его играли отблески пламени. Умные, немного косые глаза из-под насупленных бровей смотрели задумчиво и по-необычному ласково. Воины тоже молчали. Все обернулись в сторону реки, где на фоне вечернего неба, на вершине холма, виднелась фигура князя. Он то ходил взад и вперёд, то подолгу стоял, точно прислушиваясь к ночным шорохам.
Прокопий смотрел на живое трепещущее пламя и чему-то улыбался. В кустах за Нерлью прокричала болотная птица. Всё было тихо, лишь потрескивал костёр. Утонувшая в синеве река по-прежнему наполняла ночь своим неумолчным шумом. Глинистый обрыв и чуть колеблемые в водной глубине звёзды, красный отсвет костра - всё это напоминало о далёких и давних походах.