Андриеш
Шрифт:
Так старик сказал Пэкале. —
Вы бы топали подале,
Бросьте шутки да замашки,
Черный Вихрь не даст поблажки,
И уступок ждете зря
Вы от Черного Царя!
Лучше здесь остановитесь!
С каждого конца земли
Приходил, как помню, витязь
Для борьбы, — что ж, удивитесь:
Все, кто шел, костьми легли».
Закрутил Пэкала ус:
«Ты, дедусь, как вижу, трус!
Нешто зайцу-беляку
Ты
Вижу на своем веку
Дурня в первый раз такого!
Ну-ка, дальше от греха,
От такого лопуха!
Речи деда — чепуха!
Ну-ка, вместе: — Ха-ха-ха! —
Андриеш, смеяться будем:
Пусть услышит черный враг,
Мы рассеем этот мрак
На потеху добрым людям!»
И пошли друзья во мглу —
Вдоль по черному селу.
Андриеш глядит вокруг:
Всё — как в сказке, как в кошмаре;
Будто всех людей и тварей
Страшный поразил недуг.
Даже листья и цветы —
Под покровом черноты;
Будто некой силой вражьей
Всё везде покрыто сажей.
Как в чернилах, поселяне
В черном плавают тумане.
Андриеш дивится: вот
Парень сумрачный идет,
Хмур, понур, насуплен, мрачен.
И Пэкала, озадачен,
Говорит: «Послушай, малый,
Ты погибнешь так, пожалуй.
Пропадешь ведь задарма!
Нешто выжил из ума?
Дай-ка, парень, мне ответ:
Может, просто ты не в духе?
Может, ты от голодухи
Ел кислятину сто лет?
Ну-ка, дорогой молодчик,
Сядь на кочку, на пенечек!»
Тот, молчание храня,
Примостился возле пня,
«Ты зачем, дурак, немеешь?
Ты смеяться не умеешь?
Ну-ка, поучись разок:
С губ сперва сними замок,
Улыбайся всею рожей —
Так… Вот так… Уже похоже…
Нет, еще… Вот так, вот-вот —
До ушей разинем рот…»
Так Пэкала парня учит,
Понукает, точит, жучит,
Наконец — настал момент:
Улыбнулся пациент!
«Славно!.. Ну-ка, раз-два, взяли:
Заявляю, что Пэкале
(Это, парень, значит, мне)
Равного во всей стране
Нет лихого молодца…
А уж как пригож с лица!
Живописца в мире нет,
Что сумел бы мой портрет
Написать во всей красе, —
Для такого, — скажем смело, —
Щепетильнейшего дела
Плохи живописцы все!
Засмеялся парень мрачный,
На учителя смотря,
Шутника благодаря
За такой урок удачный.
И, казалось, в этот день
Рассмеется даже пень.
Андриешу
Снова час брести подале.
Задержались у колодца, —
Ох, черна же в нем вода!
Видят вдруг друзья: туда
Сплетник сгорбленный плетется.
Сразу видно, в первый миг:
Это — сельский клеветник.
Кривоносый, криворожий,
Весь на ястреба похожий,
Пальцы скрючил и бормочет,
На кого-то когти точит,
Зло уже кому-то прочит…
Крикнул тут Пэкала дерзкий:
«Ты постой-ка, сплетник мерзкий!»
«Странник, странник, ты не прав!
Знают все мой добрый нрав,
Я беспечен, человечен,
Я весьма мягкосердечен
И гордиться тем могу,
Что вовеки не солгу!
Я от правды — ни на шаг!»
«Улыбнись-ка, если так!
Ложь, известно всем, для смеха —
Величайшая помеха!
Видно, что не можешь… Ишь —
Испугался и дрожишь!
Рад бы с глаз моих пропасть —
Раскрывай, мерзавец, пасть!»
И Пэкала старика,
Сплетника-клеветника,
Хитроносого сморчка,
Ухвативши за бока,
Стал трясти, перевернул,
В рот к бедняге заглянул,
(Клеветник же зубы стиснул),
Весельчак тогда присвистнул,
Взял за пятки, и тотчас
Лихо сплетника затряс.
Старику дыханье сперло,
И посыпались из горла
Змеи, жабы, пауки,
Ядовитые жуки,
Семена крапивы жгучей,
Паутины грязной кучи,
Дурнопьянная трава,
И — недобрые слова,
Вся отрава, злоба, гнилость,
Что в клеветнике скопилась.
И, извергнув эту гадость,
Что жила в нем целый век,
В первый раз почуяв радость,
Засмеялся человек.
Из леченья вышел толк!
Бывший сплетник вдруг умолк,
Пальцем в небо указал
И взволнованно сказал:
«Гляньте! Небо всё черней!
Не видать нам больше дней,
Не видать нам больше света —
Ох и страшно, страшно это!..»
«Мне ль бояться тени черной,
Ядовитой, людоморной?
Тень — она всего лишь тень,
Я считаю — ясный день
Наступает, и все ярче
Льется свет, всё жарче, жарче!
С истиной великой этою
Спорить вам не посоветую!»
«Ты, Пэкала, тоже лжец!
Раскусил я, наконец,
Твой секрет — ты сам и лжешь,
А меня ругал за что ж?»
«Нет уж, друг, дурак надутый,
Этих двух вещей не путай!
Не равняй ты ложь свою