Андропов(Политические дилеммы и борьба за власть)
Шрифт:
Первой из этих жертв стал театр на Таганке: поставленный Любимовым спектакль по пьесе Пушкина «Борис Годунов» был запрещен после генеральной репетиции; видимо, проблема узурпации власти обеспокоила нового правителя опасными ассоциациями. Затем была снята с репертуара театра Сатиры пьеса Эрдмана «Самоубийца» в интерпретации режиссера Плучека. Писатели, печатавшиеся на Западе, но никогда открыто не выступавшие против властей, были вызваны на «собеседование» в прокуратуру или в КГБ, где им были сделаны предупреждения о недопустимости «продолжения антисоветской деятельности». В Москве стали проводиться досмотры личных библиотек в поисках «нежелательной» или запрещенной литературы. Если во времена Брежнева еще существовали некие неписанные правила либерального поведения, которые позволяли инакомыслящим балансировать на грани дозволенного, то теперь границы допустимого сузились почти до нуля.
Андропов всегда умел приспосабливаться к обстоятельствам.
В январе 1983 года власти заявили известному историку Рою Медведеву (опубликовавшему на Западе 19 книг), что он должен прекратить свою «антисоветскую деятельность», на что Медведев спокойно заявил: «Если я нарушил закон, отправьте меня в тюрьму» /101/. И Андропов решил пропустить этот дерзкий вызов мимо ушей. Пока…
6 том же месяце писатель Георгий Владимов получил ультиматум: под угрозой ареста представить в органы «покаянное письмо» с обещанием прекратить «антисоветскую деятельность», указать все свои контакты и впредь печататься на Западе только с ведома и разрешения властей. Владимов заявил, что предпочитает отправиться в добровольное изгнание на Запад /102/. И Андропов снова проявил «гибкость» — Г. Владимов навсегда пересек советскую границу.
Двоемыслие и двоедействие Андропова порождено его честолюбивым стремлением создать впечатление благоразумного, рассудительного, здравомыслящего и мудрого руководителя. Но чем больше он старается отгородиться от КГБ, удержаться в рамках закона, тем более проявляются его гебистские привычки, антизаконные повадки — в частности, в инспирированном им преследовании инакомыслящих.
В этом «беге с препятствиями» между допустимым (Политбюро) и желаемым (личной популярностью), между стремлением (прослыть либералом) и возможностью (обусловленной тоталитарным строем) побеждает в Андропове, в конечном счете, его сущность «гомо советикус». Коммунистическое (точнее — около-коммунистическое) мировоззрение составляет основу его взгляда на жизнь, он целиком — в рамках предписываемого уставом КПСС социального поведения, точкой нравственного отсчета для него является советская система.
При этом важнейшее для Андропова — видимость благопристойности. Он очень озабочен благопристойностью внешней: всегда в тщательно отутюженном костюме спокойных тонов, искусно повязанном некрикливом галстуке, в ослепительно белой рубашке. Он старается не проявлять ни к чему подчеркнутого любопытства, не резонерствует, не питает пристрастия к торжественным ритуалам. Он верит (во всяком случае, хочет заставить других поверить, что верит), будто советская система — это лучшая модель для развития «всего человечества». Он твердо убежден (или делает вид, что убежден), что «авторитет СССР» день ото дня растет во всем мире. Возможно, в глубине его души таится сомнение и недоверие к партийным лозунгам и «вечным» заветам и живет мечта о радикальных и глубоких преобразованиях. Но внешне он проявляет благоразумную марксистскую «убежденность». Советскую действительность он делит на две противоположные субстанции: «просоветскую» — положительную и «антисоветскую» — отрицательную. В первую входит дорогая его сердцу госбезопасность и частично партия, во вторую — инакомыслящие и вообще мыслящие люди. Между этими полюсами он размещает «народ» — 270 миллионов граждан за вычетом полностью «правоверных» и явно «неблагонадежных». «Народ» призван служить строительным материалом для надежного фундамента власти. Себя самого он хочет навязать этому «народу», как центр мировосприятия, независимо от того, пойдет ли он путем реформ или останется (если заставят) поборником консервативных тенденций.
Как и его предшественники, Андропов сам конструирует и создает врагов режима — по международной потребности и внутриполитической возможности. По его указанию КГБ разворачивает кампанию гонений на верующих. Ширятся случаи ареста распространителей религиозной литературы /103/, высылки баптистов, насильственного помещения в психиатрические лечебницы пропагандистов «Нового завета» /104/, перед судом предстают члены инициативных групп по защите прав христиан. Одновременно стремительно поднимается волна репрессий против тайных сторонников НТС [10] против создателей и членов Свободного межпрофессионального объединения трудящихся [11] , против феминисток и йогов (105–108) и против просто порядочных, независимых граждан, поведение и поступки которых не укладываются
10
НТС (народно-трудовой союз российских солидаристов) — либерально-демократическая политическая партия российских эмигрантов, выступающая с антикоммунистических позиций, поддерживающая освободительное движение в СССР.
11
СМОТ (свободное межпрофессиональное объединение трудящихся) — создано в СССР 28 октября 1978 г. Его основатели В. Свирский и Л. Волхонский — в заключении, В. Борисов, Е. Николаев, А. Якорева — в эмиграции. СМОТ выпускает самиздатский «Бюллетень» с ценной информацией о Советском Союзе — о национальном и демократическом движениях, об экономических проблемах и репрессиях.
Не забыты и «исконные», вечные противники советской власти, пригодные для использования при любых изгибах генеральной линии партии и на всех поворотах коммунистической истории, — сионисты. Через борьбу с ними — а как же иначе? — всегда проявлял и утверждал себя «социалистический патриотизм».
С приходом Андропова к власти границы Советского Союза замкнулись еще больше. Теперь осталась лишь узкая щель, через которую тонкой, едва заметной струйкой — всего несколько десятков в месяц, — еще просачиваются советские евреи. Создается впечатление, что с политикой «приоткрытых границ» покончено и что прежний курс, направленный на «выброс» из страны «бродильных» и «неблагонадежных» элементов, признан несостоятельным. Такой вывод, однако, может оказаться преждевременным.
В Москве усиленно распространяются слухи, что «отказники» оповещены: «разрешения на выезд выдаваться больше не будут — ищите работу, устраивайтесь». Но эти разговоры и слухи лишний раз подтверждают, скорее, обратное — то, что советские власти хотели бы скрыть: стратегическая установка в отношении эмиграции все еще не изменилась, перемены имеют тактический, а стало быть — временный характер. Если в Москве действительно хотели бы полностью перекрыть выезд евреев, это было бы сделано оперативно и без промедления. В КГБ вот уже много лет, едва ли не с той поры, как вообще началась эмиграция, разработана операция «закрытия границ». Заготовлены многочисленные материалы, «компрометирующие» Израиль: «страстные» статьи в газетах, «негодующие» телевизионные репортажи, «гневные» заявления «патриотической» еврейской общественности, «изобличающие» свидетельства «беженцев» из обетованной земли. Не достает только команды Политбюро, чтобы привести в движение этот пропагандистский механизм. Для прекращения эмиграции будут использованы и сложные международные обстоятельства: обострение и ухудшение советско-американских отношений, затяжной кризис на Ближнем Востоке. Сей цели послужат и «новые» идеологические претензии: советские евреи, выпущенные по «израильской квоте», оседают в США и Западной Европе, значит, — они обманывают советское правительство. Могут быть обыграны и «гуманистические» мотивы — «забота» советского государства о бывших его гражданах «еврейской национальности», ответственность «за судьбы и будущность их детей».
Однако еврейская эмиграция — явление сложное. Она порождает ряд разнообразных последствий — на ней основан международный престиж коммунистического государства и личный — Андропова, которому не хотелось бы прослыть антисемитом, она питает надежду на возрождение советской политики «мирного сосуществования», она помогает удовлетворить нужды советской экономики в западной технологии. Она плотно переплетается с противоречивыми аспектами советской внутренней жизни, определяется ими и определяет их.
Если Андропов примет решение «наглухо закрыть ворота», ему придется, даже против воли народа, предоставить евреям определенные права и создать видимость культурной жизни, а это поставит его перед новыми трудными вопросами. Другие меньшинства (греки, курды, китайцы, корейцы) могут также потребовать предоставления им национальной автономии и равенства. Возможны осложнения и с основными «братскими» народами — украинцами, белорусами, литовцами, эстонцами, грузинами и другими. Сейчас, на фоне совершеннейшего бесправия евреев, их собственное неравенство представляется другим советским народам менее унизительным и безрадостным. Таким образом, выпадение, даже частичное, «еврейского блока» из дискриминационной конструкции «лоскутного государства» таит опасность потрясения всей конструкции. Произойдет цепная националистическая реакция, последствия которой могут оказаться гибельными для режима.