Ангел для кактуса
Шрифт:
— Надеюсь, ты не проговорилась?
— Конечно, нет, — улыбается Катя. Ведь знает, что это я так, чтобы только подколоть ее. — Ольга на эти дни планирует улететь в Прагу.
— Отлично! — ехидничаю. — Мягкой ей посадки!
Все дело в том, что лично я в намеченный на пятницу турпоход не еду (несмотря на все предыдущие вылазки, в которых я был чуть ли ни инициатором), а собираюсь провести эти дни в боксе. Но если Шуша узнает, что я остаюсь в городе, ее планы могут несколько видоизмениться. Хотя, честно признаться, мне плевать! Все мои переживания направлены сейчас на Лину: и почему она снова превратилась в буку?
— Леш, а ты узнал насчет второго спальника? В прошлый раз у меня так сильно мерзли ноги, что ничего не помогало.
— Не беспокойся, оба при мне.
Один я уже отдал на пользование Максу. И вот, второй раздобыл для Кати.
— Леша, ты у нас такой ответственный! — смеясь, Катя гладит меня по плечу и поглядывает на Лину. Кажется, она додумала много чего лишнего, и теперь намерена испробовать себя в роли свахи.
Мне делается неудобно. По-моему, это перебор.
— Лина, а ты как относишься к отдыху на природе? — я хочу сместить акцент в сторону чего-то более пространного. К тому же, было бы неплохо включить молчунью в разговор.
— Так, чтобы только ты и близкие тебе люди, — дополняет мой вопрос Катя, — пологий берег реки, лес на горизонте, посиделки до рассвета у костра, утренний сплав на лодке…
— Кваканье лягушек, комары, — смеюсь я, решая подстегнуть Лину к неординарному ответу.
Но она лишь коротко отрезает:
— Никак.
Не могу сказать, что слышу в ее голосе нотки презрения или ненависти, но что-то в ее интонации мне жутко не нравится.
Катя хохочет:
— Леша! Ну зачем ты так? Даже в писке комара есть особая романтика!
— Но не каждому под силу ее вынести, — улыбаюсь я и мысленно перебираю варианты отдыха, которые могли бы доставить Лине удовольствие. Возможно, она бы предпочла неспешную экскурсию по дендрарию, тихую прогулку на речном трамвайчике или банально сон на удобном диване.
— А как насчет кинопаркинга? — вдруг спрашивает Катя. И я понимаю, что вопрос адресован не мне, а Лине, потому что Катя и так знает, что я сделаю выбор в пользу классического варианта кинотеатра. — И все-таки это наименее романтичное времяпрепровождение, — шумно втягивая воздух носом, заключает она.
— Как считаешь? — подхватываю я и после маневра влево позволяю себе снова взглянуть на Лину с помощью зеркала. — Ты когда-нибудь смотрела фильм, находясь в машине или под открытым небом?
— Мне это неинтересно, — фыркает Лина все с той же интонацией.
Катя поджимает губу и едва заметно передергивает плечами, будто бы даже извиняется передо мной.
— Какие новости от отца? — спрашивает, решив тактично сменить тему. — Поговорить так и не удалось?
— Кать, это бессмысленно, — невольно вздыхаю я и несколько секунд барабаню пальцами по рулю. — Он не верит в меня. Он, черт возьми, помнит себя в молодости и почему-то считает, что я должен радоваться его реверансам. Но я — не он!
— Он до сих пор не в курсе, что у тебя всё…
— Нет, — отрезаю я. Потому что для меня этот тандем «бокс и отец» — больной вопрос.
— Он совсем тебя не знает, — решая приободрить, Катя хлопает меня по колену. А потом вдруг сама оживляется: — Слу-ушай, — разворачивается ко мне всем корпусом и заговорщически хихикает, — а что, если ему наглядно показать путь от дерьма к конфетке, как говорится?
Я усмехаюсь:
— Неплохо, конечно. Если бы на месте отца был кто-то другой. А для него и это слишком мелко.
Мы приехали. Я торможу возле второго подъезда и бросаю взгляд на окна седьмого этажа, за которыми кое-кто скрывает свой внутренний потенциал.
— Слиш-ком-мел-ко, — нараспев тянет Катя. Отстегивается и поправляет на плече ремешок своей сумки. — Не парься, Леш! Ты замечательный! — спешно чмокает меня в щеку и выскакивает из машины: — Увидимся!
И уже снаружи машет Лине растопыренной пятерней.
— Увидимся, — киваю я и впервые в жизни чувствую себя некомфортно от подобного прощания.
Нет, дело не в Кате, а в поцелуе, как в самом факте. Что за дурацкая традиция? Кем она выдумана? Почему и для чего друзьям подобное позволительно?
Откидываюсь на подголовник, вытягиваю ноги и какое-то время сижу не шелохнувшись. Внутри меня происходит нечто странное, чему очень сложно подобрать какое-либо сравнение: что-то вроде минуты затишья перед ожесточенным боем, когда напряжение в каждой клетке тела достигает максимума. И мне нестерпимо хочется загладить вину перед Линой, хотя сам я до конца не понимаю, в чем перед ней виноват.
— Ну что, пересядешь? — оборачиваюсь назад, закинув локоть на спинку своего сидения.
Лина вертит в руках микроскопический горшочек с растением. Ее пальцы бережно потирают край остроконечного листа, мясистого и сочного.
Мне приятно наблюдать за каждым ее движением, даже если она снова в образе колючки, как сейчас. Ее взгляд, холодный и колкий, едва встречаясь с моим, пронизывает меня насквозь. Хочется растормошить ее, встряхнуть, оживить, а потом прижать к груди и растопить этот лед.
— Давай, — подначиваю ее, — пересаживайся! — Хлопаю по соседнему креслу ладонью, а сам закусываю губу, чтобы не рассмеяться. Выглядит она, конечно, грозно. Умилительно грозно! — Ну?
— Мне и тут хорошо, — ершится, и это у нее отменно получается.
Тогда кладу подбородок на локоть и не свожу с Лины глаз: любуюсь ею, изучаю вдоль и поперек, испытывая на прочность. Скольжу по изгибу профиля, подмечая, как ее аккуратный вздернутый носик забавно морщится. На мгновение задерживаюсь на губах, бледно-розовых, нежных, не до конца сомкнутых, и двигаюсь дальше от подбородка к шее и выпирающим ключицам. Они такие хрупкие, бледные, тонкие… как и она сама.