Ангел для кактуса
Шрифт:
Я прячу лицо в ладони и ухмыляюсь, а потом несколько секунд смотрю Лине вслед. Может, она действительно откровенна? Она совершенно не думает производить на кого бы то ни было впечатление: идет, широко размахивая руками, перепрыгивает через лужу, внезапно подворачивает ногу, ойкает и по-свойски приваливается к капоту Черной Убийцы. Кажется, именно так Лина нарекла мой "Рейндж-Ровер"?
Я подхожу к ней:
— Ладно, не злись. Клеймо эгоцентричного супчика меня вполне устраивает. Ты как? Как твоя нога?
Лина продолжает дергать ею, будто ей не больно, будто она всего лишь желает стряхнуть налипшую грязь, но я замечаю, как ее вздернутый носик тайно морщится.
— Все в порядке, — недовольно отвечает она, но уровень ее взрывоопасности заметно снижается.
Не могу отделаться от улыбки, хотя понимаю, что улыбаться сейчас совершенно ни к месту, как и в прошлый раз, когда я размазал по асфальту растения. Ни одна девушка никогда раньше не вызывала во мне такую реакцию, реакцию беспричинного восхищения. Нет, я мог заглядываться на прелести их фигуры, быть под гипнозом чувственного взгляда, ощущать пробежавшую между нами искру, жадно хотеть их, в конце концов! Но чтобы вот так, впадать в блаженное отупение — никогда.
Запоздало спохватившись, я предлагаю Лине локоть, чтобы она оперлась на него.
Лина смотрит на мой жест с недоверием:
— Я же сказала: все в порядке! — Слегка прихрамывая, она садится на пассажирское сидение впереди, мягко хлопает дверцей и высовывается в окно. — Вот дьявол! Ты всегда такой…
Я уже собираюсь обойти машину и занять свое место, как вдруг останавливаюсь.
— Какой? — перебиваю Лину и с интересом смотрю на нее.
Она забавно ухмыляется, кладет подбородок на сложенные вдоль опущенного стекла руки и прищуривает один глаз:
— Весь такой «ми-ми-ми».
Мне нравятся ее небанальные сравнения, все эти причудливые словечки и обороты. Я смеюсь:
— Приятно осознавать, что в твоих глазах я «ми-ми-ми».
— Зря радуешься. Это отнюдь не круто.
— Разве?
— «Разве», — дразнится она. А когда я сажусь в машину, наконец-то искренне мне улыбается: — Быть «ми-ми-ми» — это слишком.
— Да-а-а? — еще больше «удивляюсь» я. — Так же слишком, как быть занудой и самовлюбленным эгоистом?
— Даже хуже!
— Даже хуже? Хуже того сумасшедшего с рыжими усишками?
— Эй, это мое выражение! — смеется она. Смеется так легко и свободно, будто не злилась на меня никогда. — Ты запоминаешь каждое мое слово?
Я киваю и пристегиваюсь, давая понять, что и ей следовало бы сделать то же самое.
— Ты секретный агент? Шпион?
— Нет.
— Тогда расскажи мне о себе, — Лина произносит это с нарочито безразличной интонацией, вытягивает ремень безопасности и копошится с ним слишком долго.
Я наклоняюсь, чтобы помочь ей:
— Меня зовут Алексей, мне двадцать, и я…
Она одергивает руку. Но не резко, а как-то заторможено. На секунду мне даже кажется, что сейчас с ее губ сорвется это непроизвольное «Оуч!»: растерянно, на выдохе, стихийным порывом. Быть может, ее пугают чужие прикосновения, мои прикосновения, наши прикосновения…
Но нет, она без загонов бьет меня по колену:
— Двадцать один!
— Хм… — я улыбаюсь, и мы трогаемся. — Вообще-то пока еще двадцать.
— Но через месяц будет двадцать один. Это не считается! Твой возраст я знаю, давай дальше!
Сейчас я сконцентрирован на дороге и не могу взглянуть на нее — выезд с парковки на проезжую часть чрезвычайно коварный, мне нельзя терять бдительность.
— Откуда? Ты интересовалась мной, признавайся! — я спрашиваю это, мечтая увидеть ее глаза. В духе Лины начать юлить и открещиваться шуточками, но есть кое-что, что никогда не соврет мне.
— Я видела твой паспорт.
Я смеюсь. Похоже, я ошибался насчет ее неискренности.
— Точно! Ты же хотела заявить на меня в полицию.
— Что-о? — Лина снова бьет меня кулаком по колену, и мне нестерпимо хочется поймать ее за руку, чтобы ощутить тот жар, с которым она это произносит: — Не выдумывай!
— Нет? — я позволяю себе бросить короткий взгляд на нее.
— Нет!
Черт! Она такая милая в проявлении своих чувств. Ее легко разозлить, рассмешить, вогнать в краску, за полчаса проведенного вместе времени увидеть весь спектр ее ярких эмоций.
Хохотнув, я вновь переключаюсь на встречное движение:
— Хорошо. Так что ты желаешь знать обо мне?
— Уже ничего.
— Уже ничего?
— Да! — злится она, ерзая на сидении. — И хватит отвечать мне моими же фразами! Ты такой бесячий!
Я прыскаю, не сумев сдержаться:
— Бесячий?
— Я сказала: хватит!
— Хорошо. Извини, — прикусывая губу, я сворачиваю вправо, чтобы уйти на кольцо и добраться до Северного по «окружной» без пробок. Но это слишком сложно, перестать смеяться.
— И как только тебя терпят твои друзья? — Лина фыркает, но делает это с долей теплоты, хотя, конечно, тотчас же старается прикрыть ее торопливыми ругательствами. — Иногда мне кажется, что ты само исчадие ада!
А еще я чувствую, как Лина, улыбаясь, смотрит на меня. Она уже не злится.
— Исчадие ада или все-таки «ми-ми-ми»? — рискую спросить, подловив ее на несоответствии. И оборачиваюсь, чтобы в сто тысячный раз взглянуть на нее.
— Одно другому не мешает, — смеется она, и на ее щеках я замечаю умопомрачительные ямочки.
Мы выезжаем на полупустую объездную трассу, вдоль которой тянутся редкие зеленые посадки, дачные домики, автозаправки и всевозможные дилерские центры. Пригородный одичалый ветер врывается в салон и гуляет между нами, не зная, к кому приласкаться, но вскоре устраивается у Лины на плечах и лишь время от времени позволяет себе играть отдельными завитками ее локонов. Он тоже разгадал, что она ангел.