Ангел для кактуса
Шрифт:
— Итак, вернемся к рассказу обо мне, — я стряпаю безупречное непробиваемое лицо и кладу обе руки на руль, слегка наклоняясь всем корпусом вперед. Может, я и в правду, эгоист, раз стремлюсь лишний раз поговорить о себе? — Какие аспекты моей жизни тебе интересны?
Лина откидывается на подголовник:
— Не знаю.
Кажется, она собирается сказать что-то еще, но я ее опережаю:
— «Не знаю» означает всё? Или ничего?
— Все или ничего, — повторяет она и тихонько смеется. — Слушай, ты не оставляешь мне выбора.
Я смотрю на нее и теряюсь в словах. Я бы хотел рассказать ей обо всем, что у меня сейчас происходит, но боюсь завалить ее ненужной информацией.
— Я не прошу тебя выбирать.
— Тогда начинай сначала.
И все-таки «всё». Я торжествую!
И начинаю сначала:
— Родился и вырос здесь, в этом городе. Рос в семье единственным ребенком, но всегда хотел быть старшим братом: мечтал водить за руку младшего, показывать ему секретные места нашего двора, учить плавать, не давать в обиду, вместе завтракать, вместе рисовать граффити.
— Ты рисовал граффити?
— Хах, было дело. Однажды даже убегал от полиции, тогда еще милиции.
— Ты был отпетым хулиганом?
Я усмехаюсь. И на секунду выпадаю из реальности в прошлое — в детство, которое уже никогда не вернуть. Вспоминаю мать, как она украдкой плакала ночами, потеряв не родившегося ребенка, а я все слышал, каждый ее тихий всхлип считал, и сердце наизнанку выворачивалось.
— Когда понял, что старшим братом мне никогда не стать, мечтал обзавестись четвероногим другом. Пару раз был в собачьих приютах, знал всех бродяг в округе, подкармливал их колбасой, но втайне фанател от корги. Эти коротышки с умными глазами казались мне идеальными напарниками в любом деле. Но и эта мечта так и осталась мечтой.
— Почему?
— Потому что раньше жил с родителями, а теперь практически не бываю дома.
— У родителей аллергия?
— Вроде того…
— Так, погоди! А теперь ты живешь отдельно? — в ее вопросе я слышу нечто сродни изумлению.
— Да. А что тебя удивляет?
— Хочешь сказать, что готовишь сам, стираешь сам и самостоятельно наглаживаешь эти свои идеальные рубашки? — Лина недоверчиво морщится.
Я смеюсь:
— Нет, конечно.
— А, — хмыкает она, — точно! Это же делает домработница.
Я не знаю, что она себе навоображала, но я не отказался бы от подобных благ и привилегий, если бы они мне были положены.
— Нет, мой штат гораздо больше, — продолжаю смеяться я. — К примеру, уборкой квартиры занимается клининговая компания, стиркой — стиральная машина, готовкой — повара общепита, а вот гладить рубашки я в состоянии и сам.
Лина склоняет голову влево и смотрит на меня снисходительно:
— Ты же врешь! Про рубашки.
Я улыбаюсь, зацепившись взглядом за ее бровки-домики:
— Отчасти да. Потому что стараюсь покупать такие рубашки, которые не нужно без конца наглаживать.
— Никогда бы не подумала! — хмыкает она. А потом толкает меня в бок: — Эй! Да ты точно самовлюбленный супчик! Покупать рубашки и гладить их, — она закатывает глаза и пишет круги указательным пальцем по воздуху, — чтобы быть неотразимым…
— То есть, по-твоему, я неотразим?
Я спешу заглянуть ей в лицо. Меня забавляет, как Лина прокалывается снова и снова, попадаясь на собственных же словах. Но поймать ее взгляд мне так и не удается.
— Ты хочешь таким казаться, — выкручивается она.
— Рад, что за весьма непродолжительное время ты сумела разгадать меня всего. Тобой, видно, движет недюжинный интерес.
— Таких, как ты, видно насквозь!
Я вновь покусываю губу, чтобы не рассмеяться:
— Ты же говорила, что я единственный в своем роде. Говорила? — Лина молчит. Я легонько пихаю ее локтем. — Говорила?
И тогда она сдается — одаривает меня обворожительной улыбкой:
— Где твои очки? Надень их! Не могу больше тебя выносить!
— Думаешь, очки скроют во мне мою неотразимость?
Лина смеется:
— Дурак! — И это ругательство звучит так мило и трогательно, что я оказываюсь обезоруженным. Я согласен проигрывать ей каждый раз в любом подобном словесном баттле.
Глава 15. Лина
Через несколько минут мы въезжаем в город с другой стороны. Судя по навигатору, буквально через четыреста метров наш пункт назначения. Алексей сбавляет скорость, чтобы не пропустить поворот, и уделяет все свое внимание дороге. А я представляю его холостяцкую квартирку с большой просторной кроватью, на шелковых простынях которой просыпалось немереное количество девиц!
— А как насчет тебя? — вдруг спрашивает Алексей, и я в страхе прогоняю прочь вереницу грязных мыслей. Я бы никогда не легла в постель с парнем, будь он хоть тысячу раз красив, только потому, что он красив. Или потому что у него собственная квартира, машина и дорогие рубашки, которые он меняет каждый день. Может, он их вовсе не стирает и не гладит, а выкидывает? Вот паршивец! Я бросаю на него косой взгляд, но меня сбивает с толка его улыбка: — Хочу услышать короткий рассказ о твоей жизни.
— Мой короткий рассказ уместится в двух словах: работа-учеба. Ты и так знаешь обо мне почти все. К тому же, еще и знаком с моей мамой.
А вот он почему-то даже ни заикнулся о своих родителях…
— Ты учишься в школе? — он подозрительно выгибает бровь.
— Прости, но ты уже шутил на эту тему. Я помню твой вопрос: «можно ли тебе ездить впереди?», — я стараюсь как можно точнее спародировать его манеру говорить. — Если ты переживаешь за свою репутацию, потому что возишь по городу малолетку, можешь быть спокоен, статья тебе не грозит.