Ангел для кактуса

Евсеева Мария

Катя пересчитывает зачетки и складывает их в пакет неспешно и бережно. Она мурлычет под нос какую-то иностранную песенку, и я наблюдаю за ней, усевшись на край стола. Внутри меня все крутится и переворачивается, я чувствую себя абсолютно счастливым и отчетливо представляю тот спектр эмоций, который закружит Лину в своем водовороте. Как она станет реагировать на каждый новый комментарий и как потом не сумеет отделаться от моего приглашения. Было бы, конечно, здорово, если бы Лина просто взяла и согласилась сходить со мной куда-нибудь, но я не хочу давить на нее или казаться навязчивым. Хоть и вижу, что моя симпатия

взаимна, так же чувствую, что Лина чего-то опасается. Так пусть ее напрасные опасения бесследно растворятся сами собой.

— Слушай, а как насчет того, первого комментария, «есть ли у парня девушка»? Он же должен появиться раньше. А вдруг кто-то в эту минуту…

— Не вдруг, — игриво передразнивает меня Катя. — Все уже сделано. Сафронова оперативно среагировала.

Я зачем-то достаю айфон и загружаю профиль цветочной лавочки — наверно, чтобы собственными глазами убедиться в сказанном, хотя, конечно, безоговорочно верю Кате. И мотаю головой, потому что удивлен и в полной мере восхищен стремительным развитием ситуации. Комментарий есть, и не один! Даже Стас засветился, черкнув комплимент Красавчику-Парню.

Катя! Черт возьми, это Катя! Инициативная зажигалка, обладающая силой вовлечения людей в любое мероприятие!

— Кать, ты невероятна! — расплываюсь в улыбке я, не зная, как еще выразить свою благодарность. И забираю у нее приличный по весу пакет с зачетками.

— Ха! Придется отрабатывать! — делано важничает она.

— Я готов на любые каторжные работы.

— Тогда держи, — Катя протягивает мне ключи от своего "Ниссана". — Сядешь за руль, а я буду балдеть пассажиром.

— Слушаюсь, шеф!

— Называй меня Босс.

— Окей. Босс… Скажи, а почему ты дала хэштегу такое название?

— Ангел для кактуса? — ровным голосом произносит она. И пожимает плечами: — Это первое, что пришло мне в голову… Тебе не нравится?

— Нет, нравится, — коротко отвечаю я. И придумываю, как минимум три объяснения этому названию, одно из которых надежно оседает в области сердце.

Глава 25. Лина

Каждую свободную минуту, начиная с субботы, я любуюсь нашим совместным снимком, сделанным на пикнике. Я изучаю на нем всякую деталь, мелкий штрих, начиная с блеска в моих глазах, изгиба его божественной улыбки и заканчивая ярко-оранжевым пятном на горизонте — воздушным шаром, который, словно раскаленное солнце, согревает меня изнутри. И пусть, по словам Алексея то было не свидание, а всего лишь деловая встреча в неформальной обстановке, это не мешает мне чувствовать себя счастливой. А еще, благодаря Нике, в моем телефоне теперь есть фотография двух парней, двух симпатичных джентри, место которым у меня под сердцем.

Я сижу на краешке подоконника, упершись спиной в откос, и высматриваю в потоке движения знакомую Черную Кошечку, лишь временами отвлекаясь на конспекты по педагогике. Телефон лежит рядом, мне достаточно протянуть к нему руку, чтобы вновь взглянуть на фотографии, но каждый раз, прежде чем сделать это, я прикрываю глаза и даю себе время на то, чтобы насытиться предвкушением нашей заочной «встречи» сполна. А когда все-таки открываю снимок и встречаюсь с Алексеем взглядом, пусть и застывшим счастливым взглядом на фотографии, то не в силах уже отвести глаза. Мои неуемные розовые пони, подобравшиеся изнутри к лицу, готовы радугой вывалиться наружу и зацеловать телефон.

Мне кажется, еще немного, и я примкну к их идолопоклоннической секте.

— Посмотри, у нас действительно осталось всего лишь три фиттонии? — спрашивает мама, не отрываясь от своих бумаг. — Не припомню, чтобы на прошлой неделе мы продали две.

— Точно три, — отвечаю я, едва сменив положение тела, потому что аналогично ей не намерена переключаться на менее важные дела. Тем более, и так помню. — Ту, которая была гуще, купил мужчина лет тридцати. Он еще хотел расплатиться картой, но что-то пошло не так, и ему пришлось возвращаться в машину за наличкой. — Сосредоточившись на крохотных темных пуговичках на рубашке Алексея, я машинально продолжаю ворошить память. — А другую — забрала старушка. В зеленой кофточке в крапинку. После ее ухода в магазине еще долго пахло борщом.

— Лина, — укоризненно произносит мама, но ее назидательный тон почти сразу же растворяется в негромком смехе.

— Что-о? Мы же одни, — пожимаю плечами я, мысленно поправляя Алексею челку, которая на снимке упала ему на лоб. — Я и сейчас не могу говорить то, что думаю?

— Конечно, можешь, — соглашается она. — Ты вправе говорить то, что думаешь, когда угодно и где угодно. Но порой тебе следовало бы подбирать более мягкие выражения, а не вываливать на собеседника весь мусор, который скопился в твоей голове. В противном случае ты рискуешь нарваться на неприятности.

— Получить пулю в лоб за неприятную правду?

— И это тоже. Но, по-моему, остаться в одиночестве, смертельно ранив своей собственной пулей того, кто тебе по-настоящему дорог, расплата куда страшнее.

От произнесенных ею слов у меня начинает щемить в груди и телефон, от которого я наконец-то отлипаю, кажется тяжелым и слишком горячим, чтобы продолжать держать его в ладони. Я откладываю его в сторону. Конспекты падают с колен на пол. Я наклоняюсь, чтобы поднять их, и снова обжигаюсь.

Конечно, я и сама понимаю, что мне стоит анализировать ситуацию, прежде чем раскрывать рот или накручивать несуществующие проблемы одну на другую, но…

Я бросаю короткий взгляд через витринное стекло на улицу и краем глаза замечаю, как из незнакомой машины серебристого цвета выходит Алексей.

Что? А где же его Черная Кошечка?

В секунду я соскакиваю с подоконника и принимаюсь приглаживать волосы, одергивать рукава блузки, поправлять посадку брюк. Безукоризненная улыбка Алексея завораживает, и я безотрывно слежу за каждым его движением, отключившись от внешнего мира. Я даже забываю, что за моей спиной находится мама, которая наверняка видит, как я нервно дергаюсь, пытаясь привести себя порядок.

Так, стоп! На миг я ставлю себя на место, смутившись: с каких это пор я стараюсь произвести на кого бы то ни было впечатление? Но пони, которые уже облачились в балетные пачки и защитные шлемы пурпурного цвета, с восторженным визгом кружатся во мне на роликах, врезаются друг в друга, бьются, и от их столкновений вместо искр взмывают ввысь сахарные мармеладные сердечки.

О, боже! Я мысленно скулю, понимая, что не в силах сопротивляться их восторженному балагану, и, поддавшись всеобщему настроению, плюю на прежние заморочки.