Ангел из авоськи
Шрифт:
— Ты, моя милая, мыслишь, как я понимаю, так: я, режиссер, мыслитель, буду стоять на кухне, при фартуке, и готовить тебе, именно тебе, жаркое, чистить картошку, может быть, варить щи? Ты в своем уме? Ты для чего мне нужна? Только для постели? Не-ет. Для этого у меня целый склад на кинофабрике и везде, где я появляюсь. Если ты чего-то хочешь со мной серьезного, то тебе нужно уметь стирать…
Она продолжала неловко лежать на ковре, с подвернутой ногой, которая очень болела. Но ее любимый человек как бы не видел этого.
— Убирать квартиру, — он загибал пальцы, — все, кроме моего
— Помоги мне, — пролепетала Тинка, — у меня нога подвернулась.
— Вот теперь у нее подвернулась нога! — обратился как бы к аудитории Казиев. — Какая же слабая молодежь выросла!
Он рывком поднял ее с пола и усадил в кресло. Нога и вправду распухла в колене.
— Какая ты неприспособленная, изнеженная, что за жена из тебя выйдет! Не знаю…
— А можно нанять домработницу, вот у Алены…
— Домработницу! — загремел Казиев. — Да ты, золото мое, думаешь, что я — миллионер! А я — средний служащий. Вышел фильм — слава богу, есть деньги на некоторое время, нет — на нет и суда нет. Ты идешь готовить отбивные?
— Нет, — подумав, ответила Тинка. — Давай лучше поедим в ресторане…
Казиев устал играть и притворяться.
Он взял из вазы грушу и кинул ее Тинке:
— На, ешь, раз ничего не умеешь. А в ресторан мы не пойдем, потому что у меня сейчас слишком мало денег, чтобы платить бешеные бабки за какую-то дрянь, когда дома у меня лежит в холодильнике…
Он опять взорлил и еще долго распространялся о чем-то подобном, а Тинка, съев грушу и боясь взять вторую, решила, что надо уходить.
— Я пойду… — прошелестела она, совершенно ослабевшая от голода и нравоучений Казиева.
Какой же Тим бывает злой, подумала она вдруг. А он ущипнул ее за сосок, отчего она уже готова была лечь на тахту и стягивать трусики. Но Казиев устал, и все же не тридцать ему, и даже не сорок… Он молча открыл ей входную дверь, сунув под мышку пакет с «бумажками». Фотографию оставил себе.
Сразу же за воротами Тинка купила у уличного торговца жуткий пирожок с сосиской, наверное, недельной давности и, запивая слезами, съела эту каменную гадость с таким счастьем, будто отбивную у Казиева. Который в этот момент именно это и делал, ел отбивную. В микроволновке он моментально разогрел ресторанный обед — иной раз он себе это позволял, и сейчас, в одиночестве, наслаждался горячей, ароматной едой.
13.
О том, что она побывала у Казиева, Ангел подругам не рассказала, не хотелось. Рукопись пока засунула в прихожей в комод. Ангел, посмотрев на Тинку, удивленно спросила:
— А что это ты с пакетом ходишь?
Тинка покраснела и пробормотала, что совсем о нем забыла… Тинка хихикнула, только Ангел даже не улыбнулась. Никак не могла она пережить свой позорный поход к Казиеву.
«А вообще, — подумала она, — я же решила уехать? Решила. Вот и надо уезжать. Отнесу старику его бумажки, возьму паспорт… Хватит с меня всего. В свой Славинск,
Тинка вышла, чтобы отнести на кухню пакет. Там достала рюкзак и высыпала на пол бумажки из пакета. Фотографии не было! Тинка села на пол и перебрала все. Ее прошиб холодный пот. Что она теперь скажет? А ничего. Положит сейчас все бумажки, а там пусть Ангел разбирается: может, это она сама потеряла фотку, когда бежала от старика. Она, Тинка, какое отношение имеет к рюкзаку Ангела? Никакого. Ведь какая Ангел хитрая! Ничего не сказала им об этих листках и фотографии! Сама хороша! Но все же Тинка расстроилась. Всегда она виновата! Вечно ее преследуют неприятности, а она? Да она ничего такого не делает! И вообще, пошли все они (кто — «они»?) к черту! И, слизывая языком слезы, появившиеся от жалости к себе, Тинка стала развязывать рюкзак. Она жутко волновалась, хоть и уговаривала себя, что ни в чем не виновата, всё — «они», которых, время от времени, она посылала, куда подальше. И когда перед ней выросла фигура Ангела, Тинка сидела на полу, как кукла, раскинув ноги, с рюкзаком в руках… По мокрым щекам шли темные разводы туши. Ангел же увидела перед собой страннейшую и удивительную картинку: Тинка что было сил разматывала ее рюкзак, а на полу валялся пакет и лежали какие-то листы… Не какие-то! Нет! Те, которые она взяла у старика! Что нужно Тинке?
— Ты что делаешь? — заорала Ангел.
Может быть, она так бы и не заорала, если бы не последние события, которые надорвали ей нервы.
— Ты зачем в мой рюкзак лезешь, а?
Ангел подняла с пола листки.
— Это мои листки, почему они у тебя?! Ну ты, сучка мелкая! Давай, колись! — И схватила Тинку за волосы.
Та завизжала. Появилась Алена. Ей не слышны были крики, но что-то ей показалось неблагополучным, и она пошла разыскивать исчезнувших подруг.
— Девочки, куда вы?.. — начала было она, но, увидев всю мизансцену, испуганно спросила: — Что здесь происходит?
Тинка кинулась ей на грудь, обняла за шею и истерично забормотала:
— Алена, спаси меня от этой сумасшедшей! Я боюсь ее! — И спрятала мокрое лицо на груди у Алены.
Алена как-то и сама побаивалась Ангела, и сразу, и теперь тем более. Непонятная ее история со стариком… В ней есть какая-то тайна. И чего она налетела на Тинку?.. Алена обратила внимание на бумаги, разбросанные по полу, рюкзак, снятый с крючка… И она повторила:
— Что здесь произошло? Мне как хозяйке дома кто-нибудь расскажет?
Она сделала строгий вид. Но какой у нее строгий вид! Кто ее боится! Нет у Алены защиты.
— Рассказывай, — грубо сказала Ангел Тинке и, обращаясь к Алене, пояснила: — Я знаю столько же, сколько и ты, Алена…
Тинка молчала, только всхлипывала и не отрывалась от Алены. Надо было брать ситуацию в руки. Не милицию же вызывать?
— Девочки, мы — не чужие друг другу, мы — друзья, и надо во всем разобраться.
Ангел хмыкнула.
— Да, друзья, — повторила Алена, — идемте в гостиную. А ты, Тинка, перестань реветь и отлепись от меня. Ангел тебя бить не собирается, да и я не позволю. Ты — такой же мой гость, как и она.