Ангел Кумус(из сборника"Алые паруса для бабушки Ассоль")
Шрифт:
Однажды многочисленная молодежь заигралась, жара была нестерпимой, хотелось чего-то необыкновенного, девушка стала кричать так визгливо и противно, что пришлось ее успокоить. Подъехавший милицейский наряд обнаружил тело девушки с множественными ножевыми ранениями и застывших возле тела в полном трансе двух мальчишек. Хамид ничего не говорил почти два дня. Когда накатывал воспоминанием тяжелый животный запах теплой крови, он дергался и мгновенно опорожнял желудок. А второй пионер стал рассказывать сразу и с подробностями.
Арестовали всех остальных. Суд прошел вообще как-то мимо Хамида, а вот его последний
Отец уже знал, что Хамид просто смотрел. Он не мог понять, почему сын не ушел.
«Я хотел посмотреть..» – сказал Хамид, судорожно сглатывая тошноту.
«Что ты хотел увидеть?» – спросил отец.
«Как она умрет..»
Отец Хамида был человек богатый, все в городе были уверены, что второго «просто смотревшего» посадят с остальными, а Хамида отец выкупит, все-таки младший, девятый, последний.
Но отец заявил, что его младший уже взрослый и все понимает. Пусть отвечает за свою глупость.
Хамида отвезли в специальный интернат для малолетних преступников, где он встретил Федю, а потом Макса.
Красивому мальчику повезло, потому что когда он приехал, в Интернате был самый настоящий тиф, никто не проверял на прочность новичка – крутые преступники от тринадцати до шестнадцати лет старались выжить любыми способами. Умерших детей вывозили в крематорий по ночам, тайком, сработавшийся коллектив исправительного учреждения не дал просочиться даже слухам, рискуя собственным здоровьем. Половина смотрителей обрилась наголо для профилактики, дежурили круглосуточно, в коридорах стоял страшный запах дезинфекции и смерти.
За неделю вши были истреблены, коллектив Интерната пошел в подвалы старого здания войной на крыс.
Хамид хорошо помнил летний полдень слабого солнца, когда на прогулочный двор привели новичка.
Федя стоял, широко расставив ноги, голова опущена, вся его коренастая крепкая фигура говорила о готовности драться. Драться было особо не с кем. Здоровые затаились, тревожно вслушиваясь в организм, боясь спугнуть неосторожным контактом надежду не заболеть.
Хамид поднялся, оттолкнувшись спиной от стены и пошел навстречу к Феде.
– Привет, смертничек, – сказал он почти чисто по-русски.
– Это мы еще посмотрим! – Федя показал большой кулак.
На близкой станции кричали залетные поезда, трепыхался на кочегарке грязным бинтом транспарант с красными подтеками букв: «ХАЙ ЖИВЕ РАДЯНСЬКА УКРАIНА!»…
К девяти инспектор согласился на чай. В граненом не очень чистом стакане плавал висельником на ниточке пакетик с заваркой, начальник отделения достал хлеб с розовым салом, но инспектор отказался.
– У второго мальчика Федора Самохвалова с собой личных вещей не было.
– Тут вот написано, что он имел расплющенный под вагоном на рельсе пятак с именем отца, но пятак изъяли ввиду опасности его как режущего предмета, – начальник отделения показал рукой с бутербродом в бумагу, инспектор сдунул крошки.
Пятый сон смерти…
…Просто сказать, что Федя очень любил своего отца – это очень нейтрально, потому
Отца арестовали зимой, Феде женщины ничего не сказали, это называлось сначала «отец в командировке», потом «небольшие неприятности», потом – неожиданно и страшно «отец умирает».
Отец умирал в тюремной больнице. С трудом дыша отбитыми легкими – уголовники одинаково люто ненавидели насильников педофилов и нелегальных кооператоров – он цеплялся слабыми скрюченными пальцами за куртку сына.
– Сынок.. Видишь, как оно, сынок. А я ведь ничего, я просто родину любил.
Федя с трудом понимал происходящее и не мог оторвать взгляда от конвоира у кровати.
– Ты тоже родину люби, – отец цепко держал Федю воспаленными глазами, – Ты географию учишь?
– Как это? – глупо спросил Федя, его слегка подташнивало от запаха больницы.
– Я спрашиваю, – отец передохнул и крепче уцепился за одежду сына, – Географию учишь?
– Да. Конечно, географию. Ну да!
– Учи. Только, ты это, хорошо ее учи.. И запомни накрепко: самое главное у нас что? Полезные ископаемые, сынок, вот что! Нефть, газ, золото..
Федя не смог удержать слез. Они предательски выползли из-под крепко сжимаемых ресниц.
– Да. Страна – она дура, а родина.. На первом месте полезные ископаемые, а потом, значит, люди. Повтори.
– Сначала, – сглатывая горе сказал Федя, – Полезные ископаемые, а потом люди, это самое главное. Страна – она дура! – сказал он громче, испугавшись закрывающихся глаз отца.
– Да ты не бойся, будешь это помнить, у тебя все получится. Полезные ископаемые и люди всегда покупаются и продаются, было бы на что. Так что, соображай и не бойся. Страна знает своих героев. Ну, ты понял ли чего, сынок?
И только в этот момент Федя почувствовал серьезность разговора и казенный запах тюрьмы от конвоира. Он вспомнил лозунг про страну и героев и схватил отца за горячую ладонь.
– Ну вот. Я так и думал, ты понятливый. Не успел я тебя вырастить, расти сам, Федя, только не глупи.
Федя сглупил в тот же день. Он долго, почти по слогам читал красивую вывеску районного совета, потом прошел мимо очереди, мимо запоздавшей секретарши в огромный кабинет большого чиновника, взял первый попавшийся в руку предмет – это оказался пузатый стеклянный графин с водой – и запустил им в наклеенную улыбку складчатого пухлого лица за длинным столом. Лицо метнулось в сторону, не получив серьезных увечий, сидевший с другого конца стола посетитель, хватал Федю за руки и прижимал к себе. Федя кричал, что его отец очень любил Родину. Прибывшие милиционеры удивились размерам и возрасту покушавшегося на убийство, пухлое лицо, прикрывая лоб полотенцем, шипело впавшему в транс Феде, что он сгниет, как отродье спекулянта, в тюрьме, а посетитель испорченным патефоном бубнил: «Это же просто ребенок.. Это же просто ребенок.. Просто ребенок.. Ребенок..»