Ангелотворец

Харкуэй Ник

Научный эксперимент Мерсер начал не сразу после изучения маленькой коллекции трофеев, принесенных его сестрой и Джо из гаража на берегу Темзы. Первым его предложением было взять пчелу под стражу, а затем засунуть под электронный микроскоп, где подвергать попеременно воздействию рентгеновского и электромагнитного излучения, покуда она не выдаст все сокрытые в ее механическом тельце кошмарные тайны. Джо Спорк заметил, что для этого потребуется специальное оборудование, которым они не располагают, а Полли Крейдл выразила опасение, что любые враждебные действия могут спровоцировать защитную реакцию со стороны пчелы. После этого Мерсер позволил Джо осмотреть пациента, а сам, вооружившись кувалдой,

посредством которой Полли раньше вбивала в стены своего дома железные штыри, занял настороженно-выжидательную позицию.

Шли минуты; пчела пребывала в состоянии покоя и полнейшей бездеятельности. Мерсер осмелел. Для начала он ее потрогал: предельно осторожно, вытянув руку и кончиком карандаша. Когда данное действие не вызвало никакой реакции, он – уже решительнее – пихнул пчелу тупым концом, и та упала на бок. Он принялся на нее дуть. Он орал, лебезил, ворковал, журил. Наконец он потрогал ее кончиком указательного пальца и, не будучи взорванным или зомбированным, взял ее в руки и потряс. Столь неосторожное обращение возмутило Джо, и Мерсер согласился не топтать пчелу ногами и не швырять в стену, однако наотрез отказался передать ее Джо для более тщательного осмотра с помощью ювелирной лупы. Именно на этом этапе он предпринял первую попытку собственным примером научить пчелу двигаться. Полли Крейдл, испытывавшая непреодолимое желание сказать брату, что вообще-то эксперт по хитроумным автоматонам здесь Джо, ненадолго лишилась дара речи, увидев, как Мерсер кружится на месте с пчелой на открытой ладони и громко жужжит.

– Вззззззииииииууууу! – восторженно взывает Мерсер, глядя на пчелу полным надежды и отцовской гордости взглядом.

С улицы доносится чей-то едва слышный чих и легкий шелест листьев, носимых ветром по мощеному внутреннему дворику.

– Она сломана, – заключает Мерсер, обращая взгляд на Джо Спорка. – Ты ее сломал.

– Я ее сломал?

– Вероятно. Или она сама сломалась. От влажности. Или от попадания пуха в заводные части.

– Пуха…

– Да. Ворсинок. Всякой карманной дряни.

– Куда-куда?

– В заводные части. То есть в такие части, которые заводятся.

– Ах в эти!

– Да. Полагаю, они чувствительны к ворсу.

Джо уже хочет прочитать Мерсеру лекцию о том, что изделие, не сломавшееся за сорок лет пребывания у моря, вдобавок сделанное из золота и представляющее собой двигатель колоссальных перемен, созданный по мудреным математическим принципам, по определению должно быть нечувствительно к ворсу. Впрочем, если подумать, создатель мог выбрать в качестве основного материала золото именно из тех соображений, что оно не подвержено ржавчине и окислению, а забиться сором и грязью может любой механизм. Поэтому, вместо того чтобы обозвать Мерсера тупицей (а именно это недоброе оценочное суждение рвется с его губ), Джо говорит: «Дай сюда» и устраивается в самом светлом углу гостиной с лупой и сумочкой для инструментов. Минутой позже он открывает сумочку, извлекает из нее пинцет с мягким захватом – предназначенный для работы с внутренностями часов, стоящих дороже средней лондонской квартиры, – и аккуратно отодвигает инкрустированные самоцветами надкрылья.

Под надкрыльями обнаруживаются роскошные, тонкие, как паутинка крылышки. При всей своей невесомости – очень прочные. Когда рука Джо чуть вздрагивает, они оставляют на кончике пинцета крошечную царапину.

Заметка на будущее: Острые. Береги пальцы.

Впрочем, изготовлены крылья на совесть. Чтобы порезать пальцы, поднимая острый край, надо исхитриться. Образ пчел-убийц, на миг возникший было перед глазами, исчезает.

Джо снимает спинку с крыльями и всем прочим, открывая внутреннюю полость. Механизм едва-едва виден даже сквозь лупу. Зубчатые колеса, да. Пружины. Все по спирали уходит вглубь, становясь меньше, меньше и меньше, каждый следующий слой по принципу самоподобия повторяет предыдущий в уменьшенном размере. Микромеханика? Фрактальный механизм?

Одно ясно наверняка: починить пчелу он не в состоянии. Ему это абсолютно не по зубам, да и Дэниелу тоже. Хотя… Хм. Вот здесь – на стыке невозможного и восхитительно изящного – стиль меняется. Этот слой еще мог быть изготовлен человеком, и в расположении элементов действительно угадывается Дэниелова рука: его дотошность и щепетильность, упрямая верность рессорам и традиционным металлам его времени. А дальше… дальше совсем другое дело. Это уже физика. Математика во плоти. И между двумя этими слоями есть что-то… Центральная ось кажется толстоватой… О! А ведь Мерсер был прав. Инородное тело. Для ресницы слишком тонкое и мягкое… Шелковая нить. Или паутина, намотавшаяся на вал. Но как ее убрать?

Поразмыслив, он со смехом встает.

– В чем дело? – спрашивает Мерсер.

Джо принимается энергично тереть ступнями по ковру в Поллиной гостиной.

– Это механическая пчела, – поясняет он. – Не электрическая. По крайней мере, мне так кажется. – Он широко усмехается и, направив лупу на пчелу, подносит к ней палец. Сквозь лупу видно, как под воздействием статического электричества нить приподнимается. Для электрического устройства это было бы фатально. Механическому – хоть бы хны.

Джо двигает пальцем сначала в одну сторону, затем в другую. Нить слегка разматывается. Он пробует еще раз, и она, оторвавшись от оси, прилипает к его пальцу. Джо затаивает дыхание. Пчела не шевелится.

Он медленно возвращает все на место: слой за слоем, крылышки, надкрылья. Наконец кладет готовую пчелу на стол.

– Что ж, – произносит Мерсер, – по крайней мере, хуже не стало.

Спустя минуту они оставляют пчелу на столе и переключается на коллекцию пластинок и маленький портативный граммофон по прозвищу Поросенок.

Машинка принимается тихо посвистывать, когда Джо поворачивает ручку, а затем, когда пружина заведена до упора, издает характерный скрежещущий хрюк. Джо Спорк ставит первую пластинку, меняет иглу звукоснимателя и опускает ее на дорожку.

Вновь раздается тот призрачный женский голос, звучащий сквозь десятилетия раздумий и меланхолии. Его бабушка. Его кровь. На сей раз это даже не письмо. Джо Спорк гадает, было ли у бабушки собственное звукозаписывающее устройство. Может, Дэниел ей сделал? Он представляет, как бабушка сидит в одиночестве за столом, и его воображение дорисовывает перед ней не что иное, как чернильницу, а в руке – перо. Дело ведь было давно, верно? Фрэнки, откашлявшись, начинает:

«Ты однажды сказал, что я ничего не понимаю о том, как устроен реальный мир. Я тогда ответила, что все ровно наоборот: только математики видят мир таким, какой он есть. Представляю, как ты сейчас размахиваешь руками и трясешь головой, Дэниел, но это правда. Я могу доказать.

Возьмем двое часов. Одни ты поставишь у себя дома, а другие поместишь в ракету и запустишь ее вокруг Земли. Когда ракета приземлится, часы будут показывать разное время. Почему? Потому что часы в ракете двигались со скоростью, приближенной к скорости света, и на борту ракеты прошло меньше времени, чем у тебя дома. Это один из наименее странных фактов об устройстве Вселенной, Дэниел: время, которое нам, людям, представляется абсолютным, на самом деле относительно.