Английский с Г. К. Честертоном. Рассказы об отце Брауне / Gilbert Keith Chesterton. The Innocence of Father Brown

Честертон Гилберт Кийт

 How even such a banquet of bosh was got ready in the time remained a riddle. But they went at it with that mixture of recklessness and industry that lives when youth is in a house; and youth was in that house that night, though not all may have isolated the two faces and hearts from which it flamed. As always happens, the invention grew wilder and wilder through the very tameness of the bourgeois conventions from which it had to create. The columbine looked charming in an outstanding skirt that strangely resembled the large lamp-shade in the drawing-room. The clown and pantaloon made themselves white with flour from the cook, and red with rouge from some other domestic, who remained (like all true Christian benefactors) anonymous.

The harlequin, already clad in silver paper out of cigar boxes (Арлекину, уже одетому в /костюм/ из серебряной бумаги, /извлеченной/ из сигарных ящиков; to clothe – одевать; silver – серебряный; серебристый; box – коробка; ящик) was, with difficulty, prevented from smashing the old Victorian lustre chandeliers (с

большим трудом удалось помешать разбить старинную викторианскую /хрустальную/ люстру с подвесками; to prevent – предотвращать; мешать; to smash – разбивать; luster – украшение-подвеска; chandelier – люстра) that he might cover himself with resplendent crystals (чтобы украситься ее сверкающими подвесками: «кристаллами»; resplendent – блестящий; сверкающий). In fact he would certainly have done so (вообще-то, он наверняка бы сделал это), had not Ruby unearthed some old pantomime paste jewels (если бы Руби не обнаружила какие-то старые поддельные украшения; to unearth – выкапывать; извлекать; обнаруживать; paste – материал для изготовления стразов /поддельных алмазов/; jewel – драгоценный камень; ювелирное изделие) she had worn at a fancy dress party as the Queen of Diamonds (которые она когда-то надевала на маскараде /в костюме/ бубновой дамы; to wear – носить; fancy dress – маскарадный костюм; queen – королева; diamonds – бубны /карт./). Indeed, her uncle, James Blount, was getting almost out of hand in his excitement (даже ее дядя, Джеймс Блаунт, так разошелся: «почти вышел из-под контроля в своем возбуждении»; excitement – возбуждение; волнение); he was like a schoolboy (он вел себя как школьник; schoolboy – ученик; школьник). He put a paper donkey’s head unexpectedly on Father Brown (он неожиданно надел бумажную ослиную голову на отца Брауна; donkey – осел; ослица; unexpectedly – внезапно; неожиданно), who bore it patiently (который снес это терпеливо; to bear – носить, нести; переносить), and even found some private manner of moving his ears (и даже нашел какой-то секретный способ шевелить ушами; even – даже; to find – находить). He even essayed to put the paper donkey’s tail to the coat-tails of Sir Leopold Fischer (он даже сделал также попытку прицепить ослиный хвост к фалдам сэра Леопольда Фишера; to essay – испытывать; пробовать; to put – класть; помещать; приделывать; tail – хвост; coat-tail – фалда). This, however, was frowned down (это, однако, было остановлено гневным взглядом; to frown down – заставить замолчать взглядом; усмирить гневным взглядом). “Uncle is too absurd (дядя уж чересчур разошелся: «слишком нелеп/смешон),” cried Ruby to Crook, round whose shoulders she had seriously placed a string of sausages (воскликнула = сказала Руби Круку, с серьезным видом вешая ему на шею: «плечи» связку сосисок; shoulder – плечо; string – веревка; струна; нитка). “Why is he so wild (почему он ведет себя так безрассудно: «почему он так безрассуден»; wild – дикий; неконтролируемый; безудержный)?”

 The harlequin, already clad in silver paper out of cigar boxes, was, with difficulty, prevented from smashing the old Victorian lustre chandeliers, that he might cover himself with resplendent crystals. In fact he would certainly have done so, had not Ruby unearthed some old pantomime paste jewels she had worn at a fancy dress party as the Queen of Diamonds. Indeed, her uncle, James Blount, was getting almost out of hand in his excitement; he was like a schoolboy. He put a paper donkey’s head unexpectedly on Father Brown, who bore it patiently, and even found some private manner of moving his ears. He even essayed to put the paper donkey’s tail to the coat-tails of Sir Leopold Fischer. This, however, was frowned down. “Uncle is too absurd,” cried Ruby to Crook, round whose shoulders she had seriously placed a string of sausages. “Why is he so wild?”

“He is harlequin to your columbine (он Арлекин для вашей Колумбины),” said Crook. “I am only the clown who makes the old jokes (а я только клоун, который повторяет: «делает» старые шутки).”

“I wish you were the harlequin (жаль, что вы не Арлекин),” she said, and left the string of sausages swinging (сказала она и оставила связку сосисок висеть /у него на шее/; to leave).

 “He is harlequin to your columbine,” said Crook. “I am only the clown who makes the old jokes.”

“I wish you were the harlequin,” she said, and left the string of sausages swinging.

Father Brown, though he knew every detail done behind the scenes (отец Браун, хотя и знал в подробностях, все что происходило за сценой: «знал каждую деталь, сделанную за сценой»), and had even evoked applause by his transformation of a pillow into a pantomime baby (и даже вызвал аплодисменты за превращение подушки в младенца /для представления/; to evoke – пробуждать; вызывать; pillow – подушка), went round to the front and sat among the audience with all the solemn expectation of a child at his first matinee (обошел /сцену/ кругом и сел среди зрителей с выражением торжественного ожидания, словно ребенок на первом дневном представлении; to the front – вперед; to expect – ждать; ожидать; matinee – утренний или дневной спектакль/представление). The spectators were few, relations, one or two local friends, and the servants (зрителей было мало, родственники, один – двое соседей и слуги; spectator – наблюдатель; очевидец; зритель; relation – отношение; связь; родственник; родственница); Sir Leopold sat in the front seat (сэр Леопольд сел в переднем ряду: «на переднее сиденье»; to sit), his full and still fur-collared figure largely obscuring the view of the little cleric behind him (его полная фигура – к тому же он все еще был в пальто с меховым воротником – почти совсем загородила сцену маленькому священнику позади него; collar – воротник; to obscure – затемнять; загораживать; cleric – духовное лицо); but it has never been settled by artistic authorities whether the cleric lost much (но

театральная критика: «артистические власти/инстанции» так и не определили, много ли потерял священник; to settle – урегулировать; решить; принять решение; to lose).

 Father Brown, though he knew every detail done behind the scenes, and had even evoked applause by his transformation of a pillow into a pantomime baby, went round to the front and sat among the audience with all the solemn expectation of a child at his first matinee. The spectators were few, relations, one or two local friends, and the servants; Sir Leopold sat in the front seat, his full and still fur-collared figure largely obscuring the view of the little cleric behind him; but it has never been settled by artistic authorities whether the cleric lost much.

The pantomime was utterly chaotic, yet not contemptible (пантомима была совершенно хаотичной, но не недостойной = не лишенной достоинств; chaotic – беспорядочный; хаотичный; yet – однако; тем не менее; contemptible – презренный; недостойный); there ran through it a rage of improvisation which came chiefly from Crook the clown (она была пронизана буйством импровизации: «красной нитью в ней /пантомиме/ пробегало вдохновение импровизации», исходившей в основном от клоуна Крука; to run through – проходить красной нитью; rage – ярость; неистовство; вдохновение; воодушевление; to come). Commonly he was a clever man (как правило, он был рассудительным человеком; clever – умный; талантливый; рассудительный), and he was inspired tonight with a wild omniscience, a folly wiser than the world (а сегодня вечером он был вдохновлен безудержным всеведением, безумие более мудрое, чем мир; inspiration – вдохновение; wild – дикий; необитаемый; безудержный; omniscience – всеведение; folly – глупость; безрассудство; безумие; wise – мудрый; world – мир), that which comes to a young man who has seen for an instant a particular expression on a particular face (/это чувство/, которое приходит к молодому человеку, когда он на какой-то миг уловит: «увидит» некое: «определенное» выражение на некоем: «определенном» лице; for an instant – на какое-то мгновение). He was supposed to be the clown, but he was really almost everything else (он должен был быть клоуном, но он практически был всем; to suppose – полагать; предполагать; подразумевать), the author (автором) (so far as there was an author) (если тут вообще мог быть автор), the prompter (суфлером), the scene-painter (декоратором), the scene-shifter (рабочим сцены), and, above all, the orchestra (и, прежде всего, оркестром; above all – главным образом, прежде всего). At abrupt intervals in the outrageous performance (во время кратких перерывов этого странного представления; outrageous – возмутительный; странный) he would hurl himself in full costume at the piano and bang out some popular music equally absurd and appropriate (он в клоунском наряде: «полном маскарадном костюме» бросался к пианино и громко исполнял: «тарабанил» популярные мелодии: «музыку», одновременно нелепые и соответствующие /случаю/; absurd – нелепый; appropriate – подходящий; соответствующий).

 The pantomime was utterly chaotic, yet not contemptible; there ran through it a rage of improvisation which came chiefly from Crook the clown. Commonly he was a clever man, and he was inspired tonight with a wild omniscience, a folly wiser than the world, that which comes to a young man who has seen for an instant a particular expression on a particular face. He was supposed to be the clown, but he was really almost everything else, the author (so far as there was an author), the prompter, the scene-painter, the scene-shifter, and, above all, the orchestra. At abrupt intervals in the outrageous performance he would hurl himself in full costume at the piano and bang out some popular music equally absurd and appropriate.

The climax of this, as of all else (кульминационным пунктом этого /спектакля/, а также всего остального; climax – наивысшая точка; кульминация), was the moment when the two front doors at the back of the scene flew open (было мгновение, когда две двери на заднем плане сцены вдруг распахнулись; to fly – лететь; to fly open – распахиваться), showing the lovely moonlit garden (и зрители увидели: «показав» прекрасный сад, залитый лунным светом), but showing more prominently the famous professional guest (на фоне которого отчетливо вырисовывалась фигура знаменитого гостя профессионала: «показав более отчетливо знаменитое профессиональное приглашенное лицо»; guest – гость; приглашенное лицо); the great Florian, dressed up as a policeman (великого Флориана, одетого как полицейский). The clown at the piano played the constabulary chorus in the “Pirates of Penzance” (клоун за пианино заиграл хор полицейских из /комической оперы/ «Пираты из Пензанса»), but it was drowned in the deafening applause (но он потонул в оглушительных аплодисментах; to drown – тонуть; to deafen – оглушать), for every gesture of the great comic actor was an admirable though restrained version of the carriage and manner of the police (каждый жест великого актера-комика был замечательной, хотя и сдержанной, интерпретацией осанки и манеры /держаться/ полицейских; to restrain – сдерживать; version – версия; интерпретация; carriage – коляска; карета; осанка; manner – способ; метод; манера; поведение; police – полиция; the police – полицейские).

 The climax of this, as of all else, was the moment when the two front doors at the back of the scene flew open, showing the lovely moonlit garden, but showing more prominently the famous professional guest; the great Florian, dressed up as a policeman. The clown at the piano played the constabulary chorus in the “Pirates of Penzance,” but it was drowned in the deafening applause, for every gesture of the great comic actor was an admirable though restrained version of the carriage and manner of the police.