Английский с Р. Л. Стивенсоном. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда / Robert Louis Stevenson. The Strange Case of Dr. Jekyll and Mr. Hyde
Шрифт:
The veil of self-indulgence was rent from head to foot (покров потакания собственным желаниям был разорван сверху донизу: «с головы до пят» = завеса самообольщения была рассечена сверху донизу; veil – вуаль; завеса, покров; to rend – разрывать), I saw my life as a whole (я увидел свою жизнь целиком: «как целое»); I followed it up from the days of childhood (я вновь пережил ее, начиная с дней детства; to follow – следовать; прослеживать), when I had walked with my father’s hand (когда я гулял, держась за руку отца), and through the self-denying toils of my professional life (и через /годы/ самоотверженного труда своей профессиональной жизни; to deny – отрицать; toil – тяжелый труд; to toil – усиленно трудиться; выполнять тяжелую работу), to arrive again and again, with the same sense of unreality (чтобы приходить = возвращаться снова и снова, с тем же ощущением нереальности), at the damned horrors of the evening (к проклятым ужасам = ужасным событиям того вечера).
The veil of self-indulgence was rent from head to foot, I saw my life as a whole; I followed it up from the days of childhood, when I had walked with my father’s hand, and through the self-denying toils of my professional life, to arrive again and again, with the same sense of unreality, at the damned horrors of the evening.
I could have screamed aloud (я
The problem of my conduct was solved (проблема моего поведения была решена). Hyde was thenceforth impossible (с этого момента Хайд был невозможным = о Хайде не могло быть и речи; thenceforth – с этого времени, впредь; thence – оттуда; forth – вперед, дальше; впредь, далее); whether I would or not (хотел я того или нет), I was now confined to the better part of my existence (теперь я был ограничен = должен был довольствоваться только лучшей частью своего бытия; existence – существование; confine – граница, предел; to confine – ограничивать); and, oh, how I rejoiced to think it (о, как я радовался, думая об этом; to rejoice – ликовать, торжествовать; бурно радоваться)! with what willing humility I embraced anew the restrictions of natural life (с какой истовой смиренностью я заново принял ограничения нормальной = естественной жизни; willing – готовый, склонный; старательный; to embrace – обнимать; принимать, воспринимать)! with what sincere renunciation I locked the door (с каким искренним отречением я запер дверь) by which I had so often gone and come (через которую так часто уходил и приходил), and ground the key under my heel (и раздавил каблуком ключ; to grind – молоть, перемалывать; толочь; heel – пятка; каблук)!
The next day came the news that the murder had been overlooked (на следующий день стало известно: «пришла весть», что убийство видели), that the guilt of Hyde was patent to the world (и что виновность Хайда была очевидна /обществу/ = твердо установлена; world – мир, свет; общество), and that the victim was a man high in public estimation (и что жертвой оказался человек, пользовавшийся большим уважением в глазах общественности: «высоко /находящийся/ в публичном уважении»; estimation – оценка, суждение; уважение). It was not only a crime (это было не просто преступление), it had been a tragic folly (это было трагическое безумие). I think I was glad to know it (мне кажется, что я обрадовался, узнав об этом); I think I was glad to have my better impulses thus buttressed and guarded (мне кажется, я был рад, что таким образом мои наилучшие побуждения = благие намерения оказались подкрепленными и защищенными; impulse – удар, толчок; порыв, побуждение; buttress – контрфорс; подпора, устой; бык; to buttress – подпирать, поддерживать, усиливать, укреплять /подпорами, контрфорсами/; подкреплять) by the terrors of the scaffold (страхом перед эшафотом). Jekyll was now my city of refuge (Джекил был теперь моим убежищем: «моим городом убежища /библ./»; refuge – убежище; прибежище); let but Hyde peep out an instant (стоит Хайду лишь выглянуть на мгновение наружу), and the hands of all men would be raised to take and slay him (и руки всех людей потянутся, чтобы схватить его и предать смерти; to slay – /книжн./ убивать, уничтожать,
I resolved in my future conduct to redeem the past (я решил своим будущим поведением искупить прошлое; to redeem – выкупать; искупить, исправить); and I can say with honesty that my resolve was fruitful of some good (и могу честно = без хвастовства сказать, что мое решение принесло кое-какие добрые плоды; to fruit – приносить плоды; fruitful – плодоносный; плодотворный). You know yourself how earnestly in the last months of last year (вы сами знаете, сколь искренне = усердно в последние месяцы прошлого года; earnest – серьезный; убежденный, искренний; last – последний; прошлый) I laboured to relieve suffering (я трудился, чтобы облегчить страдания; to suffer – страдать); you know that much was done for others (вам известно, как много было сделано мною для других), and that the days passed quietly, almost happily for myself (и что дни проходили = текли спокойно, почти что счастливо и для меня самого).
Nor can I truly say that I wearied of this beneficent and innocent life (и, право, мне не надоедала эта милосердная и непорочная жизнь: «и я не могу правдиво сказать, что мне надоедала…»; beneficent – благодетельный, совершающий добрые дела; благотворный, полезный); I think instead that I daily enjoyed it more completely (мне кажется, что, наоборот = напротив, с каждым днем я все больше наслаждался ею; completely – вполне, всецело); but I was still cursed with my duality of purpose (но я все еще испытывал проклятье раздвоенности своей воли; purpose – цель, намерение; воля, решительность); and as the first edge of my penitence wore off (и когда первая острота моего раскаяния изгладилась = притупилась; edge – острие, лезвие; острота /замечания, чувства и т. п./; to wear off – стирать, уничтожать; смягчаться, проходить /о горе и т. п./), the lower side of me, so long indulged (низшая сторона моей натуры, столь долго поощряемая; to indulge – быть снисходительным /к кому-либо/; потакать), so recently chained down (и столь недавно скованная цепями), began to growl for license (начала с рыком требовать воли; to growl – рычать; license – лицензия; излишняя вольность, распущенность). Not that I dreamed of resuscitating Hyde (не то чтобы мне приходило в голову возвращать Хайда к жизни; to dream – видеть сон; думать, помышлять; to resuscitate – воскрешать); the bare idea of that would startle me to frenzy (одна мысль об этом пугала меня до безумия; bare – нагой; скудный; /эмоц. – усил./ малейший, один только; frenzy – безумие, бешенство; неистовство); no, it was in my own person (нет, оставаясь в своей личности) that I was once more tempted to trifle with my conscience (я еще раз поддался искушению обмануть свою совесть; to trifle – шутить, не принимать всерьез); and it was as an ordinary secret sinner (и, как обычный тайный грешник) that I at last fell before the assaults of temptation (я наконец пал под натиском искушения = не устоял перед соблазном; assault – вооруженное нападение, атака, штурм).
There comes an end to all things (всему приходит конец); the most capacious measure is filled at last (даже самая вместительная мера в конце концов переполняется; capacious – емкий, вместительный; capacity – вместимость, емкость); and this brief condescension to my evil finally destroyed the balance of my soul (и это краткое снисхождение/эта краткая уступка моему злому началу оказалась последней соломинкой, безвозвратно уничтожившей мое душевное равновесие; balance – весы; душевное равновесие, спокойствие). And yet I was not alarmed (а я даже не встревожился); the fall seemed natural (падение казалось мне естественным), like a return to the old days before I had made my discovery (как возвращение к тем старым дням, когда я еще не сделал своего открытия). It was a fine, clear January day (стоял прекрасный ясный январский день), wet under foot where the frost had melted (сырой под ногой, где растаял иней; frost – мороз; иней), but cloudless overhead (но безоблачный над головой); and the Regent’s Park was full of winter chirrupings (и Риджент-Парк был полон зимними щебетаниями; to chirrup – щебетать; чирикать; издавать трели /о птицах/) and sweet with spring odours (и сладок = благоухал ароматами весны; sweet – сладкий; душистый).