Анна Каренина
Шрифт:
– Так мне иногда кажется. Ведь это будет ужасно и для меня и для нее.
– Ну, во всяком случае для девушки тут ничего ужасного нет. Всякая
девушка гордится предложением.
– Да, всякая девушка, но не она.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он так знал это чувство Левина, знал, что
для него все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт - это все
девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и
девушки очень обыкновенные;
слабостей и превыше всего человеческого.
– Постой, соуса возьми, - сказал он, удерживая руку Левина, который
отталкивал от себя соус.
Левин покорно положил себе соуса, но не дал есть Степану Аркадьичу.
– Нет, ты постой, постой, - сказал он.
– Ты пойми, что это для меня
вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я
не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие:
другие вкусы, взгляды, все; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от
этого я тебя ужасно люблю Но, ради бога, будь вполне откровенен.
– Я тебе говорю, что я думаю, - сказал Степан Аркадьич улыбаясь.
– Но я
тебе больше скажу: моя жена - удивительнейшая женщина...
– Степан Аркадьич
вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту,
продолжал:- У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого
мало, - она знает, что будет, особенно по части браков. Она, например,
предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не
хотел, а так вышло. И она - на твоей стороне.
– То есть как?
– Так, что она мало того что любит тебя, - она говорит, что Кити будет
твоею женой непременно.
При этих словах лицо Левина вдруг просияло улыбкой, тою, которая близка
к слезам умиления.
– Она это говорит!
– вскрикнул Левин. - Я всегда говорил, что она
прелесть, твоя жена. Ну и довольно, довольно об этом говорить, - сказал он,
вставая с места.
– Хорошо, но садись же.
Но Левин не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по
клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы не видно было слез, и тогда только
сел опять за стол.
– Ты пойми, - сказал он, - что это не любовь. Я был влюблен, но это не
то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я
уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь как счастье,
которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет
жизни. И надо решить...
– Для чего же ты уезжал?
– Ах, постой! Ах, сколько мыслей! Сколько надо спросить! Послушай.
ведь не можешь представить себе, что ты сделал для меня тем, что сказал. Я
так счастлив, что даже гадок стал; я все забыл... Я нынче узнал, что брат
Николай... знаешь, он тут... я и про него забыл. Мне кажется, что и он
счастлив. Это вроде сумасшествия. Но одно ужасно... Вот ты женился, ты
знаешь это чувство... Ужасно то, что мы - старые, уже с прошедшим.. не
любви, а грехов... вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это
отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным.
– Ну, у тебя грехов немного.
– Ах, все-таки, - сказал Левин, - все-таки, "с отвращением читая жизнь
мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь..." Да.
– Что ж делать, так мир устроен, - сказал Степан Аркадьич.
– Одно утешение, как в этой молитве, которую я всегда любил, что не по
заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она только простить может..
XI
Левин выпил свой бокал, и они помолчали.
– Одно еще я тебе должен сказать. Ты знаешь Вронского?
– спросил Степан
Аркадьич Левина.
– Нет, не знаю. Зачем ты спрашиваешь?
– Подай другую, - обратился Степан Аркадьич к татарину, доливавшему
бокалы и вертевшемуся около них, именно когда его не нужно было.
– Зачем мне знать Вронского?
– А затем тебе знать Вронского, что это один из твоих конкурентов.
– Что такое Вронский? - сказал Левин, и лицо его из того
детски-восторженного выражения, которым только что любовался Облонский,
вдруг перешло в злое и неприятное.
– Вронский - это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и
один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал
в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно
богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем - очень милый,
добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и
образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Левин хмурился и молчал.
– Ну-с, он появился здесь вскоре после тебя, и, как я понимаю, он по
уши влюблен в Кити, и ты понимаешь, что мать...
– Извини меня, но я не понимаю ничего, - сказал Левин, мрачно
насупливаясь. И тотчас же он вспомнил о брате Николае и о том, как он гадок,
что мог забыть о нем.
– Ты постой, постой, - сказал Степан Аркадьич, улыбаясь и трогая его