Анна Каренина

Толстой Лев Николаевич

стояла, разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего,

казалось, не было особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина так

же легко было узнать ее в этой толпе, как розан в крапиве. Все освещалось

ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг. "Неужели я могу сойти туда, на

лед, подойти к ней?" - подумал он. Место, где она была, показалось ему

недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему

стало.

Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее

ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках.

Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел

ее, как солнце, и не глядя.

На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного

кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие

искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и

мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей; все казались

Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от нее. Все

катавшиеся, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли ее, даже

говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились, пользуясь отличным

льдом и хорошею погодой.

Николай Щербацкий, двоюродный брат Кити, в коротенькой жакетке и узких

панталонах, сидел с коньками на ногах на скамейке и, увидав Левина, закричал

ему:

– А, первый русский конькобежец! Давно ли? Отличный лед, надевайте же

коньки.

– У меня и коньков нет, - отвечал Левин, удивляясь этой смелости и

развязности в ее присутствии и ни на секунду не теряя ее из вида, хотя и не

глядел на нее. Он чувствовал, что солнце приближалось к нему. Она была на

угле и, тупо поставив узкие ножки в вы ботинках, видимо робея, катилась к

нему, Отчаянно махавший руками и пригибавшийся к земле мальчик в русском

платье обгонял ее. Она катилась не совсем твердо; вынув руки из маленькой

муфты, висевшей на снурке, она держала их наготове и, глядя на Левина,

которого она узнала, улыбалась ему и своему страху. Когда поворот кончился,

она дала себе толчок упругою ножкой и подкатилась прямо к Щербацкому; и,

ухватившись за него рукой, улыбаясь, кивнула Левину. Она была прекраснее,

чем он воображал ее.

Когда он думал о ней, он мог себе живо представить ее всю, в

особенности прелесть этой, с выражением детской ясности и доброты, небольшой

белокурой головки, так свободно поставленной на статных девичьих плечах.

Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой красотою стана составляли

ее особенную

прелесть, которую он хорошо помнил; но, что всегда, как

неожиданность поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных

и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в

волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог

запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.

– Давно ли вы здесь? - сказала она, подавая ему руку. -

Благодарствуйте, - прибавила она, когда он поднял платок, выпавший из ее

муфты.

– Я? я недавно, я вчера... нынче то есть... приехал, - отвечал Левин,

не вдруг от волнения поняв ее вопрос.
– Я хотел к вам ехать, - сказал он и

тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел.
–

Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.

Она внимательно посмотрела на него, как бы желая понять причину его

смущения.

– Вашу похвалу надо ценить. Здесь сохранились предания, что вы лучший

конькобежец, - сказала она, стряхивая маленькою ручкой в черной перчатке

иглы инея, упавшие на муфту.

– Да, я когда-то со страстью катался; мне хотелось дойти до

совершенства.

– Вы все, кажется, делаете со страстью, - сказала она улыбаясь. - Мне

так хочется посмотреть, как вы катаетесь. Надевайте же коньки, и давайте

кататься вместе.

"Кататься вместе! Неужели это возможно?" - думал Левин, глядя на нее.

– Сейчас надену, - сказал он,

И он пошел надевать коньки.

– Давно не бывали у нас, сударь, - говорил катальщик, поддерживая ногу

и навинчивая каблук.
– После вас никого из господ мастеров нету. Хорошо ли

так будет?
– говорил он, натягивая ремень.

– Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, - отвечал Левнн, с трудом

удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. "Да, - думал он,

– вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься

вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я

счастлив, счастлив хоть надеждой... А тогда?.. Но надо же! надо, надо! Прочь

слабость!"

Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика

льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею

волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью,

но опять ее улыбка успокоила его.

Она подала ему руку, и они пошли рядом, прибавляя хода, и чем быстрее,