Анна Каренина

Толстой Лев Николаевич

– Как же ты говорил, что никогда больше не наденешь европейского

платья?
– сказал он, оглядывая его новое, очевидно от французского портного,

платье.
– Так! я вижу: новая фаза.

Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, - слегка,

сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, - чувствуя, что они

смешны своей застенчивостью, и вследствие того стыдясь и краснея еще больше,

почти до слез. И так странно было видеть

это умное, мужественное лицо в

таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.

– Да, где ж увидимся? Ведь мне очень, очень нужно поговорить с тобою, -

сказал Левин.

Облонский как будто задумался:

– Вот что: поедем к Гурину завтракать и там поговорим. До трех я

свободен.

– Нет, - подумав, отвечал Левин, - мне еще надо съездить.

– Ну, хорошо, так обедать вместе,

– Обедать? Да мне ведь ничего особенного, только два слова сказать,

спросить, а после потолкуем.

– Так сейчас и скажи два слова, а беседовать за обедом.

– Два слова вот какие, - сказал Левин, - впрочем, ничего особенного.

Лицо его вдруг приняло злое выражение, происходившее от усилия

преодолеть свою застенчивость.

– Что Щербацкие делают? Все по-старому?
– сказал он.

Степан Аркадьич, знавший уже давно, что Левин был влюблен в его

свояченицу Кити, чуть заметно улыбнулся, и глаза его весело заблестели.

– Ты сказал, два слова, а я в двух словах ответить не могу, потому

что... Извини на минутку...

Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем

секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в

знании дел, подошел с бумагами к Облонскому и стал, под видом вопроса,

объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил

ласково свою руку на рукав секретаря.

– Нет, вы уж так сделайте, как я говорил, - сказал он, улыбкой смягчая

замечание, и, кратко объяснив, как он понимает дело, отодвинул бумаги и

сказал: - Так и сделайте. Пожалуйста, так, Захар Никитич.

Сконфуженный секретарь удалился. Левин, во время совещания с секретарем

совершенно оправившись от своего смущения, стоял, облокотившись обеими

руками на стул, и на лице его было насмешливое внимание.

– Не понимаю, не понимаю, - сказал он.

– Чего ты не понимаешь?
– так же весело улыбаясь и доставая папироску,

сказал Облонский. Он ждал от Левина какой-нибудь странной выходки.

– Не понимаю, что вы делаете, - сказал Левин, пожимая плечами.
– Как ты

можешь это серьезно делать ?

– Отчего?

– Да оттого, что нечего делать.

–

Ты так думаешь, но мы завалены делом.

– Бумажным. Ну да, у тебя дар к этому, - прибавил Левин.

– То есть, ты думаешь, что у меня есть недостаток чего-то?

– Может быть, и да, - сказал Левин.
– Но все-таки я любуюсь на твое

величие и горжусь, что у меня друг такой великий человек. Однако ты мне не

ответил на мой вопрос, - прибавил он, с отчаянным усилием прямо глядя в

глаза Облонскому.

– Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у

тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть,

как у двенадцатилетней девочки, - а придешь и ты к нам. Да, так о том, что

ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был..

– А что?
– испуганно спросил Левин.

– Да ничего, - отвечал Облонский. - Мы поговорим. Да ты зачем,

собственно, приехал?

– Ах, об этом тоже поговорим после, - опять до ушей покраснев, сказал

Левин.

– Ну, хорошо. Понятно, - сказал Степан Аркадьич.
– Так видишь ли: я бы

позвал тебя к себе, но жена не совсем здорова. А вот что: если ты хочешь их

видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом саду от четырех до пяти. Кити

на коньках катается. Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь

обедать.

– Прекрасно, до свидания же.

– Смотри же, ты ведь, я тебя знаю, забудешь или вдруг уедешь в деревню!

– смеясь, прокричал Степан Аркадьич.

– Нет, верно.

И, вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского,

только когда он был уже в дверях, Левин вышел из кабинета.

– Должно быть, очень энергический господин, - сказал Гриневич, когда

Левин вышел.

– Да, батюшка, - сказал Степан Аркадьич, покачивая головой, - вот

счастливец! Три тысячи десятин в Каразинском уезде, все впереди, и свежести

сколько! Не то что наш брат.

– Что ж вы-то жалуетесь, Степан Аркадьич?

– Да скверно, плохо, - сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув.

VI

Когда Облонский спросил у Левина, зачем он, собственно, приехал, Левин

покраснел и рассердился на себя за то, что покраснел, потому что он не мог

ответить ему: "Я приехал сделать предложение твоей свояченице", хотя он

приехал только за этим.

Дома' Левиных и Щербацких были старые дворянские московские дома' и

всегда были между собою в близких и дружеских отношениях. Связь эта