Аномальная зона
Шрифт:
– Вы, друг мой, совершенно не любите литературу, – в волнении укорял он своего начальника. – Неужели вас абсолютно не волнует осознание того, что в каждом томе, хранящемся на этих полках, сконцентрирован невероятный, огромный объём информации, чувств, мыслей величайших людей всех времён и народов? Да, признаюсь, в своё время, будучи студентом, я филонил на лекциях, посвящённых марксизму-ленинизму, политэкономии, истории КПСС и прочей философии. Но теперь даже Маркса читаю с наслаждением, второй том «Капитала» штудирую. И знаете, ловлю себя на мысли, что всё это мне крайне интересно!
Культяпый, посасывая цигарку, свёрнутую из страниц специально приспособленного под это дело «Последнего из удэге» Александра Фадеева, косился хмуро на восторженного Богомолова и молчал. А потом его
– Кладезь мудрости, говорите? «Капитал» Маркса читаете? А возьмите-ка «Историю семьи и государства» Фридриха Энгельса. Это, блин, ваще детектив! Криминальное чтиво! Или «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленина. Мелодрама! Слезу вышибает! За одним «но». На хрена это всем нужно? Как, впрочем, и толстые ваши вкупе с достоевскими и прочей мутотенью!
– Как… как муто… мато… – задохнулся от негодования Богомолов. Он тоже судорожно закурил, но бумагу рвал из «Справочника штукатура-маляра» 1949 года издания, считая, что использовать для этой цели художественную литературу – кощунство. – Великий Толстой для вас – мутотень?! – писатель возмущённо всплеснул руками, рассыпав по столу горящие табачные крошки. – Да вы знаете, что Лев Николаевич переписывал «Анну Каренину» двенадцать раз?! Вы только представьте – от руки, сотни тысяч страниц, миллионы букв! Даже механически это каторжный труд. А он ведь ещё и напряжённо думал!
– Ну и флаг ему в руки, – цинично усмехнулся Культяпый. – Думал он, вишь ты… Индюк тоже думал, да в суп попал!
– Нет, я не могу, – схватился за сердце Иван Михайлович. – Ну, хорошо… Я понимаю… Эти… барачные дикари, которые только о жратве думают да мечтают чифирем до смерти упиться, но вы… человек с высшим образованием…
Культяпый докурил чинарик, раздавил его о дно порожней консервной банки, заменявшей пепельницу, и, перестав скалиться, заговорил серьёзно, косясь на Богомолова недобро из-под кустистых бровей:
– Вот вы, гражданин писатель, здешних барачных дикарей изволили упомянуть. Дескать, они к высокой литературе не восприимчивы. Но этим-то хоть простительно. Их родной дом – тюрьма. А те, что на воле, граждане современной России? Они, по-вашему, классикой зачитываются? Да ничего подобного! Их от телевизора не оторвёшь. И там они отнюдь не информационно-аналитические передачи смотрят, а дрянь какую-нибудь развлекательную. Что там у вас показывают сейчас? «Аншлаг» всё идёт? У-у… быдло, терпеть не могу!
Иван Михайлович в изумлении уставился на гостя:
– Вы… вы народ ненавидите?
– Ненавижу! – решительно подтвердил Культяпый. – А потому и считаю, что это, – кивнул он на книжные полки, – метание бисера ни к чему. Да поймите же вы, инженер человеческих душ, сколько сотен… да что сотен – тысяч лет сеют в народе доброе, разумное, вечное писатели, философы, священники в конце концов… А что произрастает? Колючий чертополох! Угадайте с первого раза, куда больше сбежится народу – на выступление скрипача-виртуоза или на голых актёров, которые начнут прилюдно совокупляться на сцене? На оперного певца или на группу безголосых обкуренных рокеров, разбивающих гитары об головы друг друга? Не-ет, человека, даже образованного, непременно тянет в дикость, в дерьмо. Вот вы говорите – прогресс, – обличающе ткнул он пальцем в Богомолова. И хотя тот ни о каком прогрессе и словом не обмолвился, кивнул замороченно головой. – Прогресс…, – скривился, как от зубной боли, Культяпый. – Я, прежде чем сюда попасть, на этот прогресс насмотрелся. Появились первые видеомагнитофоны в семьях. Что наш народ кинулся переписывать друг у друга да жадно смотреть? Балет «Спартак»? «Андрея Рублёва» Тарковского? Да нет, порнуху. А когда компьютеры распространились, в Интернете знаете какой информации больше всего содержится? Мне один знающий человек сказал: девяносто восемь процентов сайтов – те же порнографические. Эх, мне бы, дураку, раньше это понять…
Иван Михайлович увидел в его глаза всё то же присущее библиотекарю выражение злобно-безысходной тоски.
– Раньше… чего? – осторожно поинтересовался писатель.
– До того, как дурость собственная да вера в разум человека, в его порядочность, меня сюда привели!
И он поведал Богомолову историю своего заточения в лагерь.
Оказывается, Культяпый, в миру Владимир Григорьевич Новичков, был прежде восторженным, непоколебимым, упёртым даже коммунистом. Не изменил он своим убеждениям и после августа 1991 года. Бывший инструктор райкома не сжёг, как другие перевёртыши, партбилета, не клеймил на демократических митингах советскую власть, а вступил во вновь образованную КПРФ и с гордостью носил навешенный на него и соратников либералами ярлык красно-коричневых патриотов.
Когда же в 1996 году подошли президентские выборы, и появилась реальная возможность мирным путём избавить страну от Ельцина, он с жаром включился в избирательную компанию.
Взяв на вооружение хлёсткий слоган «Вместо Борьки пьяного выберем Зюганова», он в составе агитбригады крайкома КПРФ прибыл в Острожский район.
Ельцинская камарилья бросила на избирательную кампанию гаранта своей безопасности и безбедного, сытого существования у всероссийской кормушки миллиарды долларов. Понятно, что у коммунистов таких денег и в помине не было. А потому они избрали менее затратную и более доходчивую пропагандистскую тактику, прозванную политтехнологами «из двери в дверь». Агитбригада КПРФ ездила по деревням, собирала на площадях, где-нибудь возле сельпо митинги, крутила усиленные динамиком песни советских лет, записанные на магнитофон, раздавала листовки и брошюрки с речами Зюганова, газеты «Советская Россия» и местную «Таёжная правда», органом издания которой был краевой комитет компартии.
В глухих деревнях агитаторов встречали не то чтобы негостеприимно, а без особого интереса. Хмурые, заросшие по самые брови седыми бородами лесовики выходили из своих рубленых изб, почёсывались под серыми домоткаными рубахами, молча и тяжело глядя на распинавшихся перед ними коммунистов, а бабы и вовсе не показывались на глаза, посматривая из-за плетней, густо заросших дикой малиной и черёмухой.
Но в одной, стоящей на краю села, на отшибе, избе, агитаторов охотно приветили. Хозяин – огромного роста, могучий мужик пригласил их в горницу, где рядом с божницей, в красном углу, висели портреты Ленина и Сталина, навалил на стол нехитрую, но сытную снедь – яишницу со свиными шкварками на сковороде величиной с автомобильное колесо, тушёную зайчатину, черемшу и клюкву в алюминиевых мисках, а под конец водрузил в центр аппетитного натюрморта огромную бутыль мутноватого самогона.
Коммунисты, коим ничто человеческое не чуждо, нарезались до беспамятства, опустошив четверть, вспоминали пьяно советскую власть, жалели о тех временах, потом уснули беспробудным сном в избе у единомышленника, а проснулись уже в лагере.
– Ну народ-то здесь при чём? – допытывался, сочувственно выслушав Культяпого, Богомолов. – Вас же, можно сказать, однопартиец – коммуняка сдал! Небось ещё и деньги от здешней вохры получил за то, что новых зеков, как рабов, доставил!
– Вы не поняли, – поморщился завбиблиотекой. – Не на лесовика того, что наше желание вернуть нам социализм буквально исполнил. Не на лагерную администрацию я зол. А на долбанный наш народ, за то, что в 1996 году он Ельцина поддержал. Скажите, как можно было после того, что наворотил этот подонок, у власти его оставлять? После развала СССР, расстрела Белого дома в октябре девяносто третьего? А я вам скажу, почему. Потому что россиянам порядки его понравились. Не хочешь работать – не работай. Желаешь воровать – воруй, ничего за это тебе не будет. Живи в своё удовольствие на халяву, ни о чём не думая, ни за что не отвечая… Не-ет, правильно Сталин поступал. И сейчас надо миллионов десять, не меньше, в такие вот, как этот, лагеря загнать. Дать им тачку, кайло в руки, и пусть вкалывают на благо Родины. Глядишь, дурь-то демократическая и повыветрится. И остальная страна в чувство придёт. А то расслабились, сукины дети, на газовых да нефтяных долларах, проедают и пропивают, мать их, богатство национальное, за счёт будущих поколений жируют… Но мне обидно из-за того, что поздно я это понял, большую часть жизни на этих мудаков положил. Всё ждал, когда наконец массы осознают своё высокое предназначение, до коммунизма дозреют… Хер они когда до него дозреют, если их кнутом туда не загнать!