Аномальная зона
Шрифт:
– У нас тут лучшие, самые опытные чекисты службу несут, – пояснил Марципанову-младшему Иванюта. – Потому как пост этот особо ответственный, а заключённые, что здесь содержатся, – наиболее опасные. Склонные к неповиновению конвою. Я бы, будь моя воля, всех их кончил. Да дедушка твой не даёт. Развёл, понимаешь, либерализм. Поэтому и тянуть с отказчиками не будем. Приговорим да кокнем двоих, пока он не передумал.
Не зная, как реагировать на претензии, высказанные Иванютой в адрес деда, Эдуард Аркадьевич вначале пожал плечами, а потом кивнул – дескать, согласен, чего с ними,
В БУРе было два отделения – шизо и карцер. В штрафном изоляторе режим содержания был несколько мягче. Кормили там через день, заключённым разрешалось оставаться в тёплых фуфайках, а на ночь, с отбоя и до подъёма, откидывали от стен дощатые нары. В карцере еды вовсе не полагалось, даже в самое холодное время года верхней одежды зекам не выдавали, нар не было и спать приходилось на цементном полу. Понятно, что долго в таких условиях человек находиться не мог. А потому штрафным изолятором наказывали не более чем на месяц, максимальный срок пребывания в карцере определялся в десять дней. Впрочем, зимой, как узнал бывший правозащитник, раздетые зеки околевали в карцере уже в первые сутки.
– Наказание должно быть действенным! – объяснял ему Иванюта. – Если через голову не доходит, то через голод и холод обязательно дойдёт.
«Тройка» расположилась в небольшом кабинете рядом с дежуркой надзирателей БУРа.
– Ну что, майор, подобрал кандидатуры для трибунала? – поинтересовался подполковник у начальника оперчасти.
– Вот, Григорий Миронович, троих.
– Так нам шеф на два ВМН лимит определил.
– Ну да, два высшую меру наказания получат, а одного к шахте приговорим, – пояснил Выводёров.
– Согласен, – кивнул Иванюта и предложил: – Садитесь, товарищи. С кого начнём?
Оперативник взял верхнюю из трёх лежащих перед ним тощих картонных папок, бросил стоящим здесь же надзирателям:
– У-120 приведи!
Через пару минут, сопровождавшихся лязгом запоров и визгом окованных полосками стали дверей, вохровцы втолкнули в кабинет испуганного зека неопределенного возраста, нянчившего перед собой распухшую, замотанную грязной тряпкой руку.
– Вот, полюбуйтесь, – указал на него майор, – заключённый У-120, бригада номер четыре. Отказался выходить на работу по состоянию здоровья. Объяснил, что у него правая рука нарывает. При осмотре в санчасти врач установил членовредительство. Мастырка.
– Ну, что можешь сказать в своё оправдание? – грозно сдвинул брови на проштрафившегося Иванюта.
– Дык… гражданин начальник… Не мастырился я. Она, в натуре, сама распухла, рука-то…
– Это ты, я вижу, припух! – грохнул кулаком по столу подполковник. – Знаем, как такие, как ты, от работы косят. Зубной налёт, грязь, дерьмо какое-нибудь под кожу вколол и изображаешь тут хворого. За злостное уклонение от общественно полезного туда предлагаю приговорить заключённого У-120 к высшей мере наказания – расстрелу. Возражения есть? – обвёл он взглядом других членов «тройки».
Марципанов-младший, покосившись на членовредителя, отвернулся со вздохом.
– Возражений нет. Увести! – скомандовал Иванюта надзирателям. – Следующего давай!
Выводёров раскрыл очередное личное дело.
– Заключённый под номером Д-241!
Ввели длинного жилистого зека.
– А-а, Трефовый! – приветствовал его как старого знакомого подполковник. – Ты ж у нас вроде правильный арестант, из потомственных блатных. Как в отказчики от работы попал?
– Так я, Григорий Мироныч, от рождения ничего тяжелее весла, ложки то есть, в руках не держал. Мне ж, сами знаете, работать в падло, по понятиям не канает! – по-свойски, будто радуясь, что свиделся с замом, осклабился зек.
– Так и я про то! – веселился Иванюта. – Что, с нарядчиком не смог перетереть?
– Да не, – отмахнулся блатной. – Я, гражданин начальник, хуже попал. Короче, в карты мне фарт изменил. И я проигрался вчистую, как фраер. И теперь мне либо в петухи, либо под пулю. Другого выхода, в натуре, нет. Братва, раз не рассчитался по долгу, в разворованные перевела.
– И что, под расстрел пойдёшь? – сочувственно поинтересовался подполковник.
– А чё делать-то? Так уж масть легла…
– Ну, ладно, гуляй пока, – кивнул надзирателям Иванюта. – Давай последнего, кто там третий у вас?
Этот заключённый оказался приятной, совсем не блатной наружности. Высокий, светловолосый, голубоглазый, он стоял перед тюремщиками независимо, глядя поверх их голов, сжимая кепку в сильных руках.
– Э-308, из новичков, – отрекомендовал его членам трибунала оперативник.
Иванюта впился в зека пронзительным взглядом.
– Чуял я, парень, что будут с тобой проблемы, – прорычал подполковник. – Без году неделя, как на зону поднялся, и уже права здесь качаешь?!
– Нет, щас прям перед тобой на колени встану, гнида тюремная, – улыбнулся, блеснув зубами, арестант. – Устроили тут цирк на льду. Плевал я на вас и на ваш лагерь. Не запугаете!
– А я не пугаю, – пожал плечами Иванюта. – За категорический отказ от работы наказание у нас одно – пуля в лоб.
– Всех не расстреляете! – гордо вскинулся зек.
– Понадобится – всех в расход пустим, – подтвердил режимник и, оглядев коллег по трибуналу, поинтересовался: – Всё ясно?
А потом махнул рукой вохровцам: – Этого увести!
– Ну, всё, – с облегчением выдохнул начальник оперчасти и, пошарив в кармане кителя, достал пачку сигарет «Кэмел». – Угощайтесь.
– Вражеские куришь? – усмехнулся Иванюта и первый потянулся за сигаретой. – И где ты такие надыбал?
– По оперативным каналам достал, – не без гордости потряс пачкой Выводёров. – Связник с воли принёс…
Марципанов-младший с удовольствием запыхтел сигареткой, ощущая забытый почти запах и вкус американского табака. Подполковник тоже курил с наслаждением, а потом спросил вдруг правозащитника, прищурив правый глаз от едкого дыма:
– А что, товарищ помзамполита, не желаешь ли выступить в роли господа Бога?
– Это как? – поперхнулся от неожиданности Эдуард Аркадьевич.
– Просто. Есть два зека. Один блатной, другой – бузотёр этот, последний. Он из морячков. Занесли его черти в тайгу, а наши и прихватили. Кого скажешь – того и шлёпнем. Тебе решать.