Аномальщик 4
Шрифт:
— Что ж, вам виднее, — пожал плечами Зверев. — Ладно, мы к вам ещё по ходу дела подойдём, пообщаемся.
Они ушли, а мы с Майей остались. Надо переговорить с Валентиной и Островским.
Завоз материалов начался уже через пару часов. Один за другим на территорию въезжали тяжело гружёные фуры, трейлеры и самосвалы. Подъехав к очередному складу или открытой площадке, они разгружали свой ценный груз — оборудование, технику, стройматериалы. На огромной бетонированной площадке хранения вдоль восточной стены начала расти огромная куча щебня — это для строительства на той стороне.
Ближе часам к шести
— Внимание! Всем срочно покинуть взлётно-посадочную полосу! — раздался голос Островского из громкоговорителей. — Кто не в курсе — подъездную дорогу! Пять минут до прибытия птички!
На ВПП, впрочем, и так никого уже не было. Не только на самой бетонке, но и рядом. Но на полигоне, в окнах зданий и даже на крышах собрались, кажется, все. Сам я остался в самом конце полосы, вместе с парой медиков и командой пожаротушения. Просто на всякий случай.
Холодный северный ветер пробирал до костей, забирался под воротник куртки. Небо заволокло тучами, но видимость была отличной.
Сначала мы услышали нарастающий гул. Он начался где-то вдалеке, и быстро перешёл в низкий утробный рокот, когда самого самолёта ещё не было видно. МИГ вынырнул из-за туч внезапно, с уже выпущенными шасси, и понёсся, казалось, прямо на меня, постепенно снижаясь. Гул двигателей быстро перерос в оглушительный рёв, от которого закладывало уши.
Бетон под ногами завибрировал, мелкая дрожь отдавалась в коленях и позвоночнике, когда МИГ пронёсся над ВПП, только имитируя посадку. Такое впечатление, что пилот примерялся к незнакомой полосе, присматривался.
В кабине этого красавца находились, конечно же, Сергей Киров и Спартак Спирин, два мастера высочайшего уровня. И сейчас им понадобятся все их навыки, чтобы посадить свою птичку на такую короткую полосу, да ещё и в окружении различных строений.
Самолёт убрал шасси, врубил форсаж и снова нырнул в низкие облака, уходя на второй заход.
И вновь нарастающий гул, и МИГ, в завихрениях облаков, появляется над далёкими строениями. На этот раз он не имитирует. Задрав нос, он снижается по крутой глиссаде. Двигатели ревут ещё громче, чем в первый раз, создаётся впечатление, что машина отчаянно пытается взлететь, но пилот своей волей жмёт её к вниз. И вот, когда до земли остаются считанные метры, самолёт резко, будто рывком переходит в горизонтальный полёт, и мягко, по-кошачьи, приземляется на все три стойки в самом начале полосы. Опускается нос, визжат шины, цепляясь за шершавую поверхность бетона, а позади хвостового оперения разворачиваются тормозные парашюты. Истребитель потряхивает, он словно липнет к земле, изо всех сил стараясь погасить огромную скорость.
В какой-то момент кажется, что полосы не хватит, что неумолимая инерция впечатает многотонную машину прямо в стену за моей спиной, но мастерство пилотов одерживает верх. МИГ останавливается, качнувшись напоследок, прямо напротив главного входа в лабораторный корпус, метров за двести пятьдесят до конца полосы.
Как хорошо, что я надел шумоподавляющие наушники!
МИГ немного постоял, а потом покатился в нашу сторону, с работающими на малом газу двигателями. Тут уже его встретили, показали, куда рулить, и через пять минут птичка уже сидела в гнёздышке, то есть стояла возле самой стены, на своём парковочном месте. Ещё, конечно, будет техобслуживание, все регламентные процедуры, но это всё потом.
Пока парни рулили, парковались и глушили движки, начал подтягиваться народ. Будущие участники экспедиции, строители и просто все, кто был рядом и не был занят, подошли или подбежали, и выстроились широким полукольцом позади меня, в то время как я остановился в десятке метров от самолёта.
Одним из последних вышел Островский, который следил за посадкой МИГа из Информационного центра, заодно проверяя работу оборудования вместе с генералом.
— Сели эффектно, — негромко сказал он, встав рядом со мной. — И в полосу вписались, с большим запасом.
— У нас же длина полосы диктуется не посадкой, а взлётом, — напомнил я. — Там и баки полные, и нагрузка в виде ракеты со спутником.
— Это да, сэкономить на полосе не получится, — согласился Островский.
Пилоты спустились по стремянке на землю и подошли к нам.
— Товарищ начальник экспедиции, — заговорил Сергей, — пилот Киров и штурман Спирин задание по отработке посадки выполнили. Замечаний нет.
Зрители в этот момент взорвались аплодисментами, в которых потонул ответ Островского.
— Спасибо, мужики! — он по очереди пожал руки обоим. — Давайте отдыхайте, обустраивайтесь. А завтра с утра — за вторым бортом.
— Да без проблем, Пётр Викторович, — кивнул Сергей.
Начальник ушёл, а я ещё остался.
— Как у вас тут всё продвигается? — спросил меня Спартак.
— Вышли на финишную прямую, можно сказать, — хмыкнул я. — Теперь главное пережить комиссию.
Так прошло несколько дней. Благо, самые основные недочёты обнаружили сразу, и нам должно было хватить времени всё исправить, хотя и приходилось работать на износ. В остальном комиссия обнаруживала лишь мелкие недочёты, которые исправлялись тем же днём. Но обнаруженные проблемы первой категории всё ещё не были исправлены.
Шёл четвёртый день работы государственной комиссии по приёмке объекта «Пульсар». На выходные никто не уходил, проверки шли полным ходом. Все сооружения, конструкции, подходы и подъезды, системы безопасности и планы реагирования на чрезвычайные ситуации разбирались по косточкам. Члены комиссии были непреклонны и въедливы, фиксируя каждую мелочь и требуя немедленного устранения любых недочётов.
Трудно сказать, кто из нас к этому времени вымотался больше. Мы все спали по три часа урывками. Казалось — это сизифов труд. На каждый устанённый недочёт комиссия находила ещё два. Радовало только то, что критических, первой категории больше не было. Мы держались на морально-волевых, но и членам комиссии тоже приходилось нелегко. Ведь мало выявить проблему, что само по себе порой весьма непросто, надо ещё проследить, что она действительно устранена.
Но никто не жаловался, все понимали, что эта работа необходима, и лучше проделать её сейчас, чем потом с горящей задницей. Ведь, как гласит непреложный закон, если неприятность может случиться — она обязательно случится.
И вот на третий день, как раз после обеда, ко мне подбежал взъерошенный Чарли. Вёл он себя так, как будто ему приспичило в туалет, а дверь заперта, и только я могу её открыть. Поскуливал, порыкивал и тянул за штанину.
— Ты чего, дружок? — я опустился на корточки и попробовал погладить енота по голове. — Видишь же, дел много!