Антиметро
Шрифт:
– Не знаю, надо подумать. Для начала, попробую рацию настроить.
– Можно мне – в разведку? – проявил сознательность Хантер. – Я, честное слово, справлюсь. Вы только, пожалуйста, объясните, что от меня требуется. Желательно, поподробней…
По туннелю, мягко трогая лица, «пробежала» струя очень холодного воздуха.
– Это усыпляющий газ, – пробормотал Шмидт, безвольно опускаясь на четвереньки. – Я же, майор, предупреждал, что засада впереди…
«Капитан Комаровский, скорее всего, решил захватить нас в плен», – понял Артём, чувствуя, как сознание медленно погружается
Глава четырнадцатая
Бесправные узники-заложники
Первым очнулся внутренний голос и принялся расстроено нашептывать: – «Эх, получается, что ядерный взрыв, всё же, был! Бедная Таня! Теперь уже окончательно ясно, что её мама и младший братишка погибли… Что же могло случиться на «Площади Ленина»? Скорее всего, прав Шмидт. Не закрылись до конца створки одного из заградительных щитов, отсекающих эскалаторы, вот, радиация и проникла под землю, возможно, что и с водным потоком. Например, при ядерном взрыве Нева вышла из берегов, и сейчас именно её воды плотоядно «чавкают» за туннельным щитом. Хотя, «чавкать» может и жаркое пламя, ворвавшееся с земной поверхности.…Так вода, или же, наоборот, огонь? Надо было ладонью потрогать металл туннельного щита. Мол, нагрелся он или нет? Стоп, стоп.… О чём это я рассуждаю? Нас, ведь, усыпили, блин коварный!».
Где-то рядом громко и зло выругался Шмидт.
– Товарищ генерал, клиенты приходят в себя! – тут же откликнулся чей-то незнакомый фальцет. – Вас понял, жду! Роджер!
«Генерал? Что это значит?», – изумился внутренний голос. – «Откуда здесь, под землёй, взяться генералу? Может, имеется в виду – Виталий Павлович Громов? Мол, действительно, всё это было гнилым розыгрышем (то есть, серьёзными учениями, приближенными к реальным условиям), и сейчас нам объявят об окончании спектакля? Поблагодарят от лица руководства, и, может, вручат боевые ордена? Или, даже, бесплатные путёвки на навороченный турецкий курорт? Нет, скорее всего – «Генерал» – это чьё-то армейское прозвище, не более того…
Артём приоткрыл веки и усиленно заморгал ресницами: перед глазами плавала плотная серо-жёлтая муть, местами украшенная мелкими ультрамариновыми искорками.
– Как дела, командир? – раздался над ухом голос Шмидта. – Как твоё драгоценное самочувствие?
– Плохо, Санёк. Перед глазами стоит мутная пелена. В ушах беспрерывно звенит – тоненько и паскудно… Голова тяжеленная. Шею ломит. Подташнивает, словно беременную гимназистку…
– Странно, а я – как огурец. В смысле, со зрением и слухом… А, вот, руки и ноги подрагивают слегка.
– Ты же в первый раз «попробовал» сонного газа, – объяснил Артём. – А я – за последние двое суток – во второй. Вот, и «похмелье» наблюдается более тяжёлое… Помоги, пожалуйста, мне сесть. Спасибо… А что у нас с Хантером и Фюрером? Они же, бедолаги, с усыпляющим газом встретились уже по третьему разу.
– Без сознания оба пребывают. Дышат хрипло, лица
Постепенно противный звон в ушах стих, зрение полностью восстановилось, и Артём внимательно огляделся по сторонам. Они находились в стандартной камере для задержанных: метров десять-двенадцать квадратных, тусклая рубиновая лампочка под потолком, нары в два ряда, узкий столик между ними, низенькая дверь, рядом с дверью – решётка из толстых прутьев в половину стены. Вдоль решётки (по низу) была закреплена широкая деревянная полка, а в дальнем углу размещался стандартный белый унитаз.
– Туалет работает, я уже проверял, – сообщил Шмидт, проследив за командирским взглядом. – Даже туалетная бумага имеется. Полный европейский сервис, короче говоря…
Артём с трудом поднялся на ноги и шагнул к соседним нарам, на которых лежали Хантер и Фюрер.
«Носы у обоих заострились, глаза запали», – жалостливо вздохнул трепетный внутренний голос. – «Пульс слабенький, еле прощупывается. На губах пузырится светло-зелёная пена…».
– Там, между их головами, лежит белое вафельное полотенце, – подсказал понятливый Шмидт. – Видимо, задержанным – по местным правилам – полагается одно полотенце на всех. Жмоты копеечные!
Аккуратно стерев с губ подчинённых неаппетитные клочья пены, Артём, слегка покачиваясь, подошёл к решётке и, ухватившись ладонями за её прутья, громко прокричал в розовую полумглу:
– Эй, дежурный! Ты где, мать твою дежурную?
– А чего – сразу же ругаться? – обиделся хриплый фальцет неизвестного собеседника. – Нахожусь там, где и предписано инструкцией. Вот, появится начальство – материте его, сколько хотите.
– Нам срочно нужна аптечка, – подключился Шмидт. – Приболели наши товарищи, никак не приходят в себя. Помрут, того гляди… Ну, ты сам подумай, мы же свои, российские. А своим принято помогать. Не бери, братец, греха на душу…
– Хорошо, я сейчас свяжусь с командованием, – помолчав секунд восемь-десять, сжалился фальцет. – Подождите немного.
Невидимый дежурный коротко доложил (очевидно, по рации) о сложившейся ситуации и после минутной паузы успокоил:
– Генерал уже на подходе, и доктор – с аптечкой – также. Так что, подождите немного, товарищи офицеры. Будьте сознательными!
– Генерал, мать его, – сердито пробормотал Шмидт. – Непонятки продолжаются. Как бы ни расстреляли, в горячке. Генералы, они ребята скорые – на кровавую расправу…
В прямоугольной комнате, примыкающей – посредством решётки – к их тюремной камере, загорелись две длинные секции «дневного» света.
– Пластиковые стулья, прямоугольный стол со стопкой бумажных листов, несколько шариковых ручек, – запечалился Шмидт. – Скорее всего, сейчас будет проведён допрос, сопровождаемый оформлением протокола. Знать бы ещё – в чём конкретно виноват… Как думаешь, командир, генерал-то будет наш, в смысле, «грушный»? Или же – «фээсбэшный»?
– Скоро узнаем, брат, – невесело хмыкнул Артём. – Лишь бы – только – не американский…
Послышался тихий, едва слышный скрип дверных петель, и в комнату вошли двое.