Антистерва

Берсенева Анна

И, не глядя больше на Лолу, Роман пошел вверх по деревянной лестнице, которая спиралью завивалась вокруг столба, стоявшего посередине огромного холла.

— Пальто снимай, — проводив начальника взглядом, сказал Сеня. — У нас тут тепло, небось не замерзнешь. Надо будет, еще и камин растопим. В общем, сиди пока, жди.

Лола думала, что он тоже куда-нибудь уйдет, предоставив ей осматриваться в одиночестве. Но Сеня и не подумал уходить. Он уселся в широкое кресло, придвинул к себе журнальный столик и принялся листать один из лежавших на нем пестрых журналов.

— Садись, садись, — повторил он, заметив,

что Лола по-прежнему стоит посреди холла. — В ногах, люди говорят, правды нет.

— Где моя сумка? — спросила она.

Сумку как-то незаметно взял у нее из рук один из мужчин, сопровождавших Романа в дом.

— Контроль проходит, — усмехнулся Сеня. — Кто тебя знает, чего ты в нее напихала. Я и тебя б хорошенько проконтролировал, да пока что команды не поступало.

— Может, мне вообще все с себя снять, не только пальто? — поинтересовалась Лола.

— А чего — снимай! — хмыкнул Сеня. — Добровольное, так сказать, сотрудничество со следствием. Я, куколка, в такие случайности не верю, — жестко добавил он. — — Вроде чего-то там увидела, дай скажу… Мы в эту поездку как Штирлицы собирались — никому ни гу-гу, на рейсовом самолете затраханном, как будто своего нету. Как не навернулись еще… А тут вдруг наркоту в карман суют, а потом на выходе хуже, чем таджиков, шмонают, только что в задницу не лезут! Скажешь, тоже случайность?

— Не знаю, — пожала плечами Лола. — Меня это не интересует.

— Кому-нибудь другому расскажешь. И что это он придумал, первую встречную поблядушку с улицы в дом тащить! — покрутил головой Сеня. — Ладно, у начальства свои причуды. Только учти: я с тебя глаз не спускаю, так что лучше без фокусов.

Ей не верилось, что все это происходит с нею. Эти подозрения, эти угрозы казались ей такими же невероятными, как расчерченная тонкими деревянными рамами стеклянная стена, за которой в темной сумеречной дымке виднелись только поле да роща… Как необозримый холл и спиральная лестница, ведущая неизвестно куда. Как тускло поблескивавшие красноватым деревом полы. Как все, что с ней произошло за последние полтора часа.

— Елена Васильевна, вы можете подняться наверх, — услышала она у себя за спиной. — Я вас провожу.

Обернувшись, Лола увидела женщину лет пятидесяти, одетую в темно-синее платье. Та смотрела на нее без любопытства, с отстраненной вежливостью.

— Пусть мне вернут сумку, — сказала Лола. — Мне даже руки нечем помыть.

— Вам все приготовлено, в том числе и мыло, — ответила женщина. — И сумка ваша уже наверху. Вы можете пройти со мной.

Никогда еще Лоле не приходилось видеть, чтобы обычная домашняя жизнь была отлажена так ровно и бесстрастно. Внутри этого красивого дома словно бы работал какой-то надежный механизм, и люди были такой же частью этого механизма, как то приспособление, с помощью которого — Лола видела — бесшумно закрылись ворота, как только в них въехали машины.

— Хорошо, — сказала она и пошла вслед за женщиной по той же винтовой лестнице, по которой несколько минут назад поднялся хозяин этого безупречного дома.

— Вы поступили глупо и бездарно. Было бы смешно вам этого не сказать, а я не люблю выглядеть смешным.

В этом Лола как раз не сомневалась. Представить, что он мог бы выглядеть смешным, было просто невозможно.

— Что же бездарного в моем отъезде оттуда? — пожала

плечами она. — По-вашему, я должна была сторожить родное пепелище, пока в следующий раз вместе с квартирой не сожгли бы уже и меня?

Она вспомнила, как зияли темными провалами окна с лопнувшими от жара стеклами, и невольно вздрогнула.

— Вы не должны были бросаться в никуда. — Роман отставил бокал с недопитым вином; карминные блики завораживающе заволновались на скатерти. — Вы не мальчишка-беспризорник, который мчится в хлебную Москву на попутных электричках.

— Я прилетела на самолете.

— В вашем возрасте пора понимать фигуральные выражения.

Лола хотела что-нибудь на это ответить, но только бестолково вздохнула. Она никогда не видела таких людей и не знала, как себя с ними вести. Что отвечать человеку, который заявляет тебе в лицо, что ты немолода, глупа и бездарна?

— Ешьте салат, — словно не замечая — а может быть, и в самом деле не замечая — ее растерянности, сказал Роман. — Мясо будет готово, я думаю, минут через пять.

Когда, в самом начале ужина, он спросил, какое мясо и какое вино она предпочитает, Лола не сразу нашлась с ответом.

Она словно забыла на мгновенье, что у нее вообще могут быть какие-то предпочтения… Как она себя ни уговаривала, что, мол, нет ничего необыкновенного ни в белоснежной спальне — ей показалось, что она вошла внутрь лилии и лепестки плотно сомкнулись над нею, — ни в ванной цвета топленых сливок, которая к этой спальне примыкала, чувствовать себя совершенно невозмутимой ей не удавалось. К тому же у нее не было одежды для торжественных случаев, поэтому ее подготовка к ужину заключалась лишь в том, что она помыла руки.

— Приготовят баранину. — не дождавшись ответа, сказал Роман. — Я не ем другого мяса.

Лола тогда мельком взглянула на камин — не в нем ли эту баранину собираются готовить? Но в камине только потрескивали жаркие березовые дрова и никакого мяса, конечно, не было.

Она была уверена, что взглянула на камин совсем незаметно. Роман однако же все прекрасно заметил и усмехнулся:

— Вы хотите, чтобы мясо жарили прямо здесь? В этом нет никакой романтики, только посторонние запахи, которые гораздо уместнее на кухне.

— А почему вы едите только баранину?

Чтобы хоть что-нибудь сказать, она сказала очередную глупость и сразу это поняла.

— По гемокоду.

Спрашивать, что такое гемокод, Лола не стала. Скорее всего, это было что-то общеизвестное — здесь, конечно, общеизвестное, в Москве — и ей не хотелось еще раз демонстрировать свою неосведомленность.

В те полчаса, которые прошли за уставленным закусками столом, она ни одной минуты не чувствовала себя "не то что раскованной, но хотя бы относительно спокойной. К счастью, ей, по крайней мере, не приходилось опасаться того, что она неправильно воспользуется столовыми приборами. По просьбе папы Лола ела ножом и вилкой с тех пор, как вообще научилась держать их в руках. Папу тоже научили ими пользоваться года в три, когда он посещал детскую группу пожилой дамы Греты Гансовны, жившей по соседству с его отцом на Садовой-Триумфальной улице. До революции Грета Гансовна окончила курсы Фребеля, занимавшиеся подготовкой домашних педагогов; по фребелевской системе она и воспитывала детей, отдаваемых ей на попечение.