Антитело
Шрифт:
Продолжать осваивать поле — означало в буквальном смысле слова ходить по костям. Это было страшно, кощунственно. Но, с другой стороны, если смотреть на вещи трезво, к чему призывал Сергей, ничего особенно ужасного в этом не было. Нельзя отказываться от земли, которая досталась с таким трудом только из-за того, что у кого-то поджилки тряслись, как у ребенка после страшных сказок. Сергей не сказал этого отцу прямо, но такой необходимости и не было.
Отец говорил ему, что плохо жить на земле с таким грузом. Суеверия или нет, но это аукнется. Так или иначе. И привозить сюда семью… — что им сказать?
Сергей
На том, в конце концов, и порешили. Кресты спрятали, а яму с костями в дальнем конце поля засыпали землей.
Отец так и не дожил до зимы. Его убил инфаркт. Сергей перевез семью на ферму. Насовсем.
Это было двенадцать лет назад…
— Черт! — он шарахнул кулаком по приборной доске, да так и застыл, глядя на удаляющуюся фигуру Глеба.
Машина погрузилась в туман и медленно поплыла по направлению к лесу. Глеб напрягся, настороженно глядя вперед, но деревья стояли по-прежнему неподвижно, как будто утреннее происшествие было всего лишь сном. Благополучно преодолев опасное место, он, через несколько минут, выбрался на шоссе и нажал на газ.
В окнах загудел, завыл ветер. Высокие ели по обочинам величественно кланялись, словно приветствуя его. От ярких красок зарябило в глазах, уже успевших отвыкнуть от разнообразия цветов. Он глубоко вздохнул и ощутил запах леса и дыма. Из магнитолы полилась громкая музыка: Макаревич пел про новый поворот. Глеб стал ему подпевать, громко во весь голос, словно изрыгая из себя что-то плохое, выбрасывая это вместе со словами, вдыхая воздух шоссе — новый и чистый.
Поездка пролетела незаметно.
Глеб остановился на прежнем месте и вышел из машины. Губы сами собой растянулись в улыбку. Нормальность: концентрированная, ничем не разбавленная обыденность окружила со всех сторон…
«…и это просто здорово!»
Здесь все было правильным: люди, стоящие на автобусной остановке с пакетами и сумками; торговка у обочины, похожая на раздувшийся гриб; дети, играющие возле памятника. Ощущение было такое, будто он поднялся к поверхности из темной и холодной глубины. Никакого больше давления, никакой тишины — мир вокруг был ярким, полным шума и движения — живым. Человеческие голоса заглушал громкий лай собак. Двое грузчиков носили ящики из разбитой «Газели» в магазин. Жизнь, словно река, окружила со всех сторон и сомкнулась за спиной, приняв к себе без условий и входных билетов. Приняла, как своего. Все еще своего.
Глеб посмотрел на небо. Оно было по-прежнему чистым и ясным, только далеко у горизонта скапливалась чернота. Он долго смотрел туда, смотрел, как на что-то плохое, но давно знакомое — темное покрывало, повисшее возле этого островка света и суеты. Это зрелище вернуло его к действительности. Глеб закрыл машину и направился к библиотеке.
«Здесь она живет».
Он вспомнил, как сидел у Насти на кухне. Ощущение уюта и восторга вернулось с ярчайшей, неистовой силой, будто и не исчезало вовсе, вытесненное болезненными и мрачными событиями последующих дней. Именно так должен выглядеть и восприниматься дом — место, куда хочется
«И я ведь сжился с ними. Удивительно, как быстро можно приспособиться к новым обстоятельствам. Даже таким диким. Привыкнуть, как к чему-то заурядному. Сначала и страшно и противно, а через день-два — вроде и ничего. И терпимо. Пока не вылезет что-нибудь и снова — мордой об стол».
Дом остался позади.
У старого, привалившегося к дереву забора, дрались коты. Они катались по земле, поднимая облака пыли. Глеб обошел их по широкой дуге, слыша за спиной визг и шипение.
«Интересно, Настя в библиотеке?»
Часы показали половину второго.
«Должна быть. Как раз ее время. Наверное, сидит там у себя, в детском абонементе».
Он представил, как войдет в прохладу и тишину читального зала, подойдет к ней. Скажет что-нибудь оригинальное.
«Например — привет!»
И библиотекарша, Анна Олеговна, посмотрит на него укоризненно. Она, конечно, не одобряет болтовню между местной девчонкой и городским парнем в детской половине. В рабочее время.
«Ну и что?».
Глеб добрался до здания библиотеки, миновал дверь и пошел вдоль окон, остановившись у предпоследнего. Настя сидела за столом одна и читала. Он подошел и осторожно постучал по стеклу.
— Привет! Ты чего тут делаешь?
— Привет. Пришел кое о чем почитать.
— О-о-о! И о чем?
До этого момента Глеб не имел четкого представления о том, что намерен найти. Только какие-то неясные предположения. Он думал побродить между полок, а там глаза сами подскажут, что ему нужно. Но сейчас, услышав вопрос Насти, он вдруг сообразил, с чего надо начать.
«Конечно! Это ведь так просто!».
— У вас там есть книги по мифологии?
— А какая тебе нужна?
— В смысле?
— Ну, греческая, римская…
— Нет! Наша. Отечественная.
— Славянская.
Настя заулыбалась и стала похожа на ангела.
— Должно быть. Спроси у Анны Олеговны. А тебе зачем?
Глеб колебался не больше секунды. Промелькнула благородная мысль не впутывать ее в свои проблемы. Держать подальше. Но от чего ее нужно держать подальше, он не знал. И снова он подумал о том, что, наверняка, слишком сгущает краски. Наверное, все не так страшно. Взгляд Насти, направленный на него, такой откровенный, вопрошающий, превращал мысли в облака сухих листьев, бестолково бросающихся из стороны в сторону, вслед за капризным ветром. Глеб вдруг обнаружил, что его буквально распирает от желания поделиться с ней. И, к тому же, очень хотелось выглядеть загадочным. Ужасно хотелось.
«Девчонки от этого тащатся».
— На ферме что-то творится. Странное.
Фраза возымела именно тот эффект, на который и была рассчитана. Глаза Насти загорелись любопытством.
— Что творится?
Первый ход удался. Теперь необходимо было развить ситуацию.
— Ты когда заканчиваешь?
— В пять.
— Давай встретимся, и я тебе все расскажу. Может, еще что-нибудь узнаю. Здесь есть какие-нибудь кафешки?
— Есть одна, но это тошниловка. Там мужики водку пьют.
— А где тогда?