Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 18. Феликс Кривин

Кривин Феликс Давидович

* * *

Пословицы лгут. В них проворный язык Легко торжествует над логикой разума. Бродяга Вийон знаменит и велик Не тем, что водился с подонками разными. А вы говорите — скажи, кто твой друг… О друге Вийона и думать не хочется. Ведь важно не то, с кем разделишь досуг, А то, что заполнит твое одиночество.

* * *

Был

талант божьей милостью, Стал талант божьей милостыней. В этой серости, в этой сирости Предъявляет он счет судьбе. Не живи, талант, подаянием, Не суди судьбу по даяниям. Подает судьба по деяниям. Жаль, конечно, что не тебе.

* * *

Простое понимается с трудом, Когда слова красивы и цветисты. Как будто автор этим языком Отпугивает собственные мысли. И безответна каждая строка, И с нею сладить не хватает мочи… Как будто взял читатель языка, А тот молчит и говорить не хочет.

* * *

Не знает легкой участи ТАЛАНТ. Когда ТАЛАНТ в работе, он — АТЛАНТ. Когда ж спадает творческий накал, Он мучится, страдает, он — ТАНТАЛ. Из тех же букв, Из тех же самых букв Он создан для блаженства И для мук.

* * *

Крылья у правды не выросли, Ноги болят и томятся. Хочется правде стать вымыслом, Чтоб от земли оторваться. Нет в небесах справедливости: Высшие блага приемля, Хочется правдой стать вымыслу, Чтоб опуститься на землю.

* * *

Новые будни и новые праздники, Новые песни — все же, Старая классика, старая классика, Ты все мудрей и моложе. Время не старит тебя быстротечное, И не выходит из моды: Сейте разумное, доброе, вечное… В неурожайные годы.

Смешные стороны печали

Разговоры про любовь

— Сегодня четверг или пятница? — спросил мужчина, присаживаясь на край скамьи, на другом краю которой сидела Зинаида.

— Пятница, — буркнула Зинаида и подумала: «Сейчас начнет приставать».

Она видела этих мужчин насквозь, хотя опыт у нее был небольшой, скорее

даже маленький. Вышла замуж Зинаида уже после пятидесяти. До пятидесяти как-то никто не попадался, а после попался, да еще какой! Красивый, представительный. На двадцать лет старше Зинаиды. Конечно, на пенсии, целыми днями дома, мог уделить внимание. Не то, что другие мужья, которые с утра до вечера на работе.

Разговаривали. О здоровье, о погоде, о хозяйственных делах. С Зинаидой раньше никто не говорил про любовь, и она считала, что это и есть самые любовные разговоры.

— В пятницу у меня пенсия, — донеслось с противоположного края скамейки.

Мужчине было хорошо за семьдесят, но сидел он еще крепко, не заваливался набок, как некоторые. «Сейчас заговорит о погоде», — подумала Зинаида. Обычно они сначала говорили о погоде, а потом о пенсии, но этот был решительный, видно, привык брать быка за рога.

— Получу пенсию, вешалку куплю.

Костюмчик на нем, видно, еще с молодости, колени худые, торчат. Вешалку он купит. Хочет показать, какой он хозяйственный.

Муж Зинаиды был тоже хозяйственный. И в магазин ходил, и в аптеку. А если что прибить на стенку, всегда сам прибивал.

Приятно было смотреть, как он возится по хозяйству. Или в кино с ним пойти. Погулять. Или просто посидеть вот здесь на скамеечке, когда по телевизору ничего интересного не дают. А когда дают — у телевизора посидеть. Обменяться впечатлениями.

Старик на противоположном краю скамейки молчал. Но Зинаида не верила его молчанию. Это он с мыслями собирается, чтоб заговорить о погоде.

С мужем они жили хорошо. Она готовила ему специальные блюда, какие рекомендуют врачи для пожилого возраста, а он заставлял ее регулярно делать зарядку. Зарядка ему помогала. Зарядка и жена.

Так он шутил. А потом взял и умер. Ничего не помогло. От старости не вылечишь.

Теперь она приходила на скамейку одна, но ей никогда не удавалось побыть одной, потому что к ней приставали незнакомые старики со своими любовными разговорами. О погоде, о болезнях, о пенсионных делах. О том, о чем она привыкла говорить с мужем…

— Дни стали короче… Время к осени… — старик положил руки на свои худые колени, словно пытаясь прикрыть их от холода.

Не утерпел все-таки. Заговорил о погоде. Все они одинаковые, не могут, чтоб к женщине не приставать.

— Что-то спину ломит, — продолжал старик приставать, — видно, погода переменится.

Зинаида встала, и старик как-то сразу завалился набок, как прежние старики, словно, сидя на противоположном краю скамьи, она удерживала его в равновесии.

Исповедь сидящего на суку

Мы тут рубим сук, на котором сидим. Все мы — потомственные сукорубы. Сук-то рубили еще наши деды, но таким дедовским способом, что нам его еще рубить и рубить.

А в сукпромхозе у меня девушка — красавица на весь суктрест. Посмотришь на нее — сразу жениться хочется. Я бы давно женился, но наш бригадир сделал предупреждение:

— Пока не срубим сук, на котором сидим, о женитьбе и не думай.

Не думать, конечно, можно, но дети рождаются. Вот уже и первый родился.

Бригадир, конечно, недоволен:

— Что ж это вы, сукины дети? Тут конец квартала, конец месяца, а они вон что надумали — детей рожать!

Смутился я, взял повышенные обязательства. Тут и второй сынок родился. Сук попался крепкий, а человек слаб.

Время тем временем идет. Старший наш уже и сам сукоруб, средний учится на сукоруба, а самый младшенький пока на горшке сидит. Сидит, а уже задумывается; где он будет завтра сидеть? Когда срубят сук, на котором ему завтра сидеть, где он будет завтра сидеть?