Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт

Хайт Аркадий Иосифович

— Это Ленский. Он сейчас еще немного попоет, а потом его убьют.

А Сашка спрашивает:

— За что?

— За то, что он лишний. Лишний человек.

— Это не он. Это Онегин — лишний.

А Вера Петровна сзади говорит:

— По-моему, вы оба здесь лишние. Еще слово — и я вас выведу из зала.

А за что меня выводить?.. Человек всю зиму проболел, «Евгения Онегина» не проходил. Могу я отстающему помочь или нет?

Я даже расстроился. Достал из кармана конфету, развернул фантик, только откусил, а Вера Петровна опять шепчет:

—

Смирнов, немедленно дай сюда конфету.

А я говорю:

— Вера Петровна, я ее уже надкусил. Давайте, я вам лучше другую дам.

Только я начал второй фантик разворачивать, а она меня как схватит за руку:

— Все, — говорит, — достаточно!

Взяла меня за руку и к выходу потащила. А Ленский нам вслед как запоет:

— Куда, куда вы удалились?..

А Вера Петровна даже не оборачивается. По-моему, это как раз и невежливо. Если человек спрашивает, надо отвечать. Я и говорю:

— Мы сейчас. Сейчас вернемся!

Тут со всех сторон подскочили билетерши и вывели нас из зала. Вера Петровна прямо чуть не плачет. Довела она меня до гардероба, взяла мое пальто и говорит:

— Вот тебе, Смирнов, твое пальто. Одевайся и уходи. И пока себя вести не научишься, в театр больше не пойдешь.

Вот какая неприятная вещь получилась. Я-то думал, что в театре только артисты себя должны хорошо вести. Потому что они на сцене и все на них смотрят. А оказывается, мы, зрители, тоже должны себя хорошо вести. Даже если на нас никто не смотрит.

История с хронологией

По-моему, самый трудный предмет — история. И не столько история, сколько хронология. Даты разные. Материал еще выучить можно, а вот запомнить, когда был 1 — й крестовый поход, в каком веке правил Иван Грозный, сколько длилась война Алой и Белой розы — это ни один человек не в состоянии. Конечно, кроме нашего учителя истории. Но ему, конечно, проще. Ему ведь, кроме истории, ничего учить не надо. А нам еще и химию, и русский, и географию. Просто с ума сойти можно.

Долго я думал, как нам эти исторические даты друг другу подсказывать. И, наконец, пришла мне одна гениальная мысль.

Вообще подсказывать очень трудно. Учитель ведь лицом к классу сидит. Если кто губами зашевелит или пальцами начнет знаки делать — он сразу заметит. Вот я и придумал новый метод — чихать! Понимаете?.. Как спросит учитель какую-нибудь дату, так ребята будут тебе чихом подсказывать. Только не просто чихом. А то, например, битва на Куликовом поле была в 1380 году. Кто же это станет тысячу раз чихать? От этого сотрясение мозга может быть. Сделать надо проще: с какой парты чихнули — такая и цифра. Вот та же битва на Куликовом поле. Скажем, с первой парты чихнули — значит, единица, потом с третьей — три, с восьмой — восемь. А для нуля специальную парту выделить — последнюю в среднем ряду, где братья Клячкины сидят. Как оттуда чихнули — значит, ноль. Вот вами 1380. Просто и здорово!

Предложение мое очень ребятам понравилось.

Ну, конечно, не всем. Нашлись такие, которые стали говорить, что это неправильно, что каждый должен даты сам выучить… Есть у нас еще такие люди, которые только о себе думают. Но, в конце концов, так решили: кому делать нечего — пусть учит, а все остальные будут пользоваться моим методом. Его так и назвали — «метод Брыкина». Потому что у меня такая фамилия — Брыкин.

И пошло у нас дело, как по маслу. В других классах ребята мучаются, двойки получают. А у нас все хорошо: пятерки да четверки. Наш Сергей Фомич прямо не нарадуется: «Поняли, — говорит, — что история — самая важная наука».

Целую неделю так у нас продолжалось. Да испортил все дело Петька Козлов. Пришел он в школу с гриппом. Ему бы дома лежать, лечиться — так нет, явился.

Сел на свою первую парту и сидит. Ну, пока английский был, физика — это еще ничего. А вот как история началась — тут он все испортил.

Вызывает меня Сергей Фомич к доске и говорит:

— Ну, Брыкин, расскажи нам про восстание Болотникова. Когда оно было?

Тут Петька со своей первой парты как чихнет!.. Я думаю — единица. А он опять чихает. И опять. Четыре раза подряд. Значит, четыре единицы. Я и говорю:

— В 1111 году.

— Ты подумай, подумай, — говорит Сергей Фомич.

Туг Петька еще как чихнет, в пятый раз. Понятно: значит, пять единиц. Я и отвечаю:

— В 11 111 году.

— Ты что говоришь? — спрашивает меня учитель. — Сейчас-то у нас какой год, знаешь?

Ну, это я знал. Без всяких чихов.

— 1975.

— А как же восстание Болотникова могло быть в 11111 году, когда мы живем еще только в 1975 году?

Я думаю: действительно, как-то странно получается. И смотрю на ребят. А они уже смеяться начинают. Друзья называется. Человеку доски тонет, а им смешно.

— Ну что, — спрашивает Сергей Фомич, — запамятовал?

— Сейчас, сейчас… Я вспомню.

Туг Петька опять как чихнет подряд два раза. Я смотрю на него, а он больше не чихает. Я тогда говорю:

— Восстание Болотникова было в 11 году.

— В каком 11? — говорит учитель. — До нашей эры или после?

Тут я совсем растерялся. Потому что эру никаким чихом не подскажешь. Поэтому я так ответил:

— Ни до и ни после. А во время эры.

— Какой?

А Петька опять как чихнет.

— Во время 1-й эры, — говорю.

— Любопытно, любопытно, — говорит Сергей Фомич. — А ты, Брыкин, случайно не заболел?

— Да нет, — отвечаю, — я здоров. Это Петька Козлов заболел.

— Ну и что же?

— А то, что он своим чихом меня все время сбивает. Скажите ему, чтобы не чихал больше.

— Хорошо, — говорит он. — Ты, Петя, сдерживайся как-нибудь. А то товарища сбиваешь.

Закрыл Петька лицо платком и молчит. Тут сразу наша сигнализация заработала. Сначала Ленка Авдеева с шестой парты чихнула, потом Клячкин с нулевой, потом опять с шестой. Значит, 606.