Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Что же до связей Гмохского на нашей земле… Ну, об этом говорить рано. Розыск продолжается. Между прочим, языком элиани враги там, на юге, в пограничье, пользовались мало. Шифровки обнаружились в одном московском деле и еще в Киеве. Ну, из четырнадцати элиани, обитающих в нашей стране, один знает несколько слов. С помощью филологов начинаем разбирать.
— А что значит «йимзвы»? — спросил я.
— Ребенок. Очень просто. Отец Каси хотел узнать о ее судьбе.
— Как Басков?
— Он еще служит. Сержант теперь. Решил стать офицером. Мечтает об училище. По-прежнему влюблен в Касю.
Мы шли по аллее парка, и вокруг нас, звеня, плескал разноцветьем флагов и пел фестиваль.
— Не завидуй, — сказал я. — Мы все молодцы, Андрей. Время наше молодое.
Теплая летняя ночь, — синяя, трепетная, — опускалась на праздничный парк. Уже погасли огни Павильона студенческих встреч, где мы недавно были. Удивительная встреча произошла там! Кася познакомилась со своим соплеменником Юсуфом, который прибыл в Москву в составе делегации одного арабского государства. Храбрый, честный человек, настоящий Элан! Он снял мундир, ставший ему ненавистным, бежал к арабам, примкнул добровольцем к войскам Египта, сражавшимся против чужеземных захватчиков.
Ощущая биение фестиваля, я думал о нашем времени, о том, как оно, подобно неудержимому вешнему потоку, ломает преграды между людьми разных наций, смывает всё, что противится прогрессу и миру. Рушится и стена, возведенная вокруг маленького, исчезающего племени Элана злобой и коварством Дюков и их сообщников.
Навстречу нам, взявшись за руки, шагали сыны и дочери черной Африки, белой Европы, желтой Азии. Из многоликой, многоязычной толпы доносилась то горячая, быстрая речь испанца с ее раскатистыми «р», то легкая щебечущая фраза японца, то суровый, неторопливый говор шведов. Тут запели протяжную песню черноглазые девушки с острова Кипра, там, скандируя джазовую мелодию, идут в разрисованных рубашках-«гавайках» молодые американцы. Песни звучат повсюду, — они рождаются в толпе, льются из репродукторов. Они сливаются в единый, мощный гимн Миру.
В открытом кафе, на поплавке, колеблемом водами Москвы-реки, к нам присоединилась Кася Назарова. Ее сопровождали двое юношей — стройных, белозубых.
— Это Юсуф и его друг Мансур, араб, — представила их Кася. — Ух, сядем! Устала страшно! Я… во сне или наяву? — рассмеялась она. — Просто не верится! Они обещают мне… Мне кричать хочется от радости — они мне словарь пришлют. Да, словарь языка элиани. Он печатается в Дамаске. Это же… вы не представляете, что это значит для меня. Ведь скоро защита диплома.
— А там и диссертация, — вставил Ковалев.
— Да, да, Андрей Михайлович, непременно! Спасибо ему, — она показала на Ковалева: — он так помог мне с дипломной работой, так помог! Старинные тексты, вышивки, посуда — это же не всё. Надо же и о судьбе племени. Оно так бы и исчезло в невежестве и безвестности, в рабстве…
— Если бы не наше время, — сказал я.
Юсуф и Мансур не понимали нашего разговора, но, казалось, улавливали его смысл. Они согласно кивали и улыбались, — дружески и чуть смущенно.
— Время, — задумчиво произнес Ковалев. — Да, верно. Но оно ничего не даст нам без нашей воли. Без нашего труда.
— Вот-вот,
Над парком взорвался фейерверк. Один за другим стали распускаться, сжигая ночь, огненные цветы. Их лепестки — золотые, красные, зеленые — падали в воду. Москва-река подхватывала их и несла, — словно спешила передать огни фестиваля другим рекам, послать во все концы света.
ШКИПЕР С «ОРИНОКО»
1
Откладывать больше не к чему. Всё равно ведь, — как ни раскидывай умом, как ни высчитывай, другого выхода нет. А раз нет, то незачем и тянуть с этим делом.
Он, бедняга, не знает, что ему предстоит. Вот он стоит у причала и охорашивается на солнышке, — наш «Ориноко». Он ждет своего хозяина, а не знает, что хозяин давно уже порешил отдать его в чужие руки. Еще в прошлом месяце был у меня разговор с Бибером. Я спросил его, не возьмет ли он «Ориноко» в свою мастерскую. Но Бибер заломил такую цену за ремонт, что мне только одно и остается — продать бот. Биберу, верно, это и нужно было.
— Могу вам предложить другое, — сказал он, подвигая мне ящик с табаком. — Я куплю вашу посудину.
— Горький у вас табак, — ответил я. — Мой слаще, господин Бибер.
— Подумайте, господин Ларсен, — сказал он.
— Хорошо, я подумаю, — обещал я.
А думать, собственно, нечего. К кому пойдешь, кроме Бибера. Я бы, не мешкая долго, отвел бот, если бы не бабушка Марта. Запало ей в голову, что вот-вот вернется Аксель.
— Посмотри на его карточку, — говорит она. — Он смотрит как живой. Никогда он так не смотрел. Кажется мне почему-то, что он скоро будет дома.
И сегодня она уговаривала меня подождать. Но откладывать дольше я не могу.
— Идем, — сказал я ей. — Простись с ним, если хочешь.
И мы выходим. Солнце перевалило через хребет и залило всю бухту, но тепла от него нет. Студеная нынче весна, недобрая, — точь-в-точь как в первый день оккупации, когда немцы забрали Акселя. С тех пор не видим мы настоящего тепла. Солнце как будто подменили. Апрель на исходе, а оно всё не может обогреть нас.
На камнях, на мостках, переброшенных от одного гранитного желвака к другому, лежит ночная изморозь. Она тает медленно. Холодное солнце не скоро сгонит ее всю.