Антология современной британской драматургии

Макдонах Мартин

Но потом — ночь идет — ночь идет, и, может быть, ты спала, но ты просыпаешься, ты просыпаешься — как будто тебя толкнули — ах — ты протягиваешь руку — ты протягиваешь руку — ты протягиваешь руку — ты — и как это уже неоднократно бывало — ты в постели одна.

Он —? Он ушел? Воспользовался тобой и ушел?

Глаза привыкают к темноте. Нет. Он не ушел. Он не… нож и молельный коврик лежат на полу, где он их оставил, значит, он не ушел, он просто, он…

И

тут ты видишь его. Ты видишь его смуглое тело. Ты видишь смуглое тело, которое движется по твоей офигенно стильной квартире в стиле студия — которая когда-то была скотобойней, — и ты видишь его, и он ходит по квартире и разглядывает твои вещи, черные и белые, хромированные и матовые, плазменный телевизор и blue tooth, и твои тренажеры, и ты понимаешь, ты понимаешь, ты понимаешь, что он делает, и ты вскакиваешь, ты вскакиваешь голая — голое тело Беаты выпрыгивает из кровати — и слова просто вырываются, просто вырываются из тебя слова, и ты кричишь:

Хватит ко мне прицениваться. Блядь, хватит прицениваться. Да, моя жизнь ничего не стоит. Да, у меня полно дел, но это ничего не значит. Да, все эти вещи — просто хлам и барахло. Да, я никогда не верила в Бога. Да, я совершенно одна, и я впускаю в себя первого встречного, который проявит хоть чуточку.

Да да да да.

(Над этим куском у нас работает настоящий театральный драматург.)

А ты, а ты кто такой? Кому ты подчиняешься? Имаму? Диктатору? Аллаху? Да ты посмотри на меня, посмотри на меня. Что бы ты сделал со мной? Если бы мог? А? Паранджу бы надел? Забил бы камнями. Не можешь?

Он останавливается. Стоит как вкопанный, он стоит, и он слушает.

Да с какой стати ты ощущаешь свое превосходство? Я — свобода, я — прогресс, я — демократия — а ты — страх и тьма, и зло, и я ненавижу тебя.

Его сперма еще стекает у тебя по ноге. Это между нами, деталь такая. Мы это не будем снимать.

И тут ты, тут у тебя выступают слезы, да, слезы, и ты — да, твоя рана — тут ты, повинуясь какому-то импульсу, мгновенно хватаешь свой мобильный и включаешь давнишнее сообщение, голосовое сообщение из прошлого, полученное — тогда, когда в тебе возникла эта рана, когда вся эта боль начала болеть.

И ты — включаешь громкую связь и кладешь телефон на пол рядом с молельным ковриком и рядом с ножом, и ты кладешь телефон, и ты стоишь голая, и Мохаммед стоит голый — как Ева, как Ева — и вы слушаете.

О Господи о Господи о Господи о Господи о Господи (мы пробьем это).

О Господи, Эми, что-то случилось с башней. Они… вторая башня горит.

И — Эми, любимая, по-моему, нас они тоже достали. Любимая, по-моему, они врезались в нашу башню. Мы горим. Черт. Мы горим. Детка, мне придется прыгать — и я хочу, чтоб ты знала, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя всем — а-а-а-а-а-а.

И сообщение

кончается, и Эми падает, падает на пол и рыдает, ты сможешь, конечно, я знаю, ты сможешь…

Я получаю кучу сценариев. Это моя работа. Я получаю… у меня на столе сотни тысяч историй, и, они в основном, они, они, они…

Экскременты души.

Никто не понимает главного, не понимает правду… рану.

Но этот сценарий, эта история, я — я был тронут. Я был потрясен. — Когда я — я ее прочел, я бросился на пол в офисе и заплакал, понимаешь? Понимаешь ты?

И я хочу…

Есть силы более влиятельные, чем я. Есть Главная Класть. Зеленый свет включаю не я. Я был у Главного, и я сказал: Вот наконец, вот настоящий… я хочу сделать это кино, я плакал, как женщина, когда я читал сценарий, теперь я должен рассказать эту историю людям, и Главный сказал мне: найди большую звезду.

И я — и я — и я — вот честно, веришь — нет — я о тебе подумал. Ты — Эми. Ты мой первый, ты мой единственный выбор для Эми —

Потому что так же, как и она, ты… Я знаю, ты носишь в себе боль, я знаю… это видно, видно с экрана, в тебе столько боли, и я это вижу, все это видят, поэтому…

Я восхищаюсь тобой, ты меня волнуешь.

Поэтому давай… сделаем кино.

…сообщение кончилось. Послание из прошлого, послание из башен, и Эми падает на пол своей роскошной квартиры, и она рыдает, и она, она кричит:

Троя больше нет. Я никогда не увижу Троя. Трой погиб в башнях, и я Троя больше никогда не увижу.

И к тебе подходит Мохаммед, и он тебя обнимает.

Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.

И на какое-то мгновенье это утешает, утешает, но тут мы видим твоими глазами молельный коврик и нож, и ты говоришь:

Мохаммед, я должна знать. Я должна знать, Мохаммед.

Ш-ш-ш-ш-ш. Не сейчас, Эми, не сейчас.

Нет, Мохаммед, я должна — ты из Аль Каиды?

Не сейчас, Эми, не сейчас. Ш-ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш.

И он кладет тебя на кровать, и он держит тебя в объятьях, и, боже мой, как утешает это смуглое тело.

Значит, так, давай не будем играть Эми с какой-то оценкой, давай не будем судить… давай просто… давай просто сыграем женщину, женщину, которая, лежа здесь в эту ночь, влюбилась, влюбилась в мужчину, в мужчину с ножом и молельным ковриком, женщину, которая в эту ночь, заснув в объятьях Мохаммеда, в объятьях его смуглых рук, забыла, впервые после 11 сентября 2001 года забыла, забыла дым и смятение, забыла звонки, забыла, как рушились башни, забыла падение Троя.