Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Праздничная, нарядная одежда, надевавшаяся по «годовым праздникам» преимущественно для посещения церкви и хождения в гости, именовалась как бодрая обряда, годовая наряда, годовая снаряда, годовишнай наряд, годовойский наряд, добрая одёжа, нарядная убора, нарядный убор, праз(д)ниш-ная наряда, празднишная обряда, празднишная смена, праз(д)нишная сряда, ряженая снаряда, годовое, коренная, снаряд, снаряда, сряда, наряд, наряда, обряда, обрядка, снизка, убор, убора [1256] .
Ветхая, изношенная, рваная одежда представлена лексемами: барахлó, вéтошка, вéтошь, вéтша, колтки, лохмóтки, лохмóтья, лохмоты, мохры, старило, отрéпье, отрёпье, тряплó, тряпьё, шаблы, шабóл, шаболы, шабольё [1257] .
Общими наименованиями одежды в Рязанском крае служили лексемы: добрó, монáтки, одёжа, одёжка, одёвка, наряда, обряд, обряда, сряда, снаряд, снаряда, снарядка, сруза, шаболы [1258] . Лексическим фоном (то есть наиболее употребительными) являлись «одёжа » и «одёжка » , восходящие к древнерусскому корню – в противовес церковнославянизму «одежда», не пользующемуся предпочтением у лиц пожилого возраста. [1259]
Кроме понятия «одежда» поэт отталкивался от ряда народных (диалектных) и христианских терминов, используя в качестве обобщения лексемы «наряд», «обнова», «покров».
В поэтическом творчестве Есенин игнорировал диалектные термины одёжа, одёжка и применил восходящее к старославянскому языку и ставшее литературным слово «одежда» для описания забавного взаимодействия коня с человеком: «И ловит край махающей одежды // Его чуть мокрая буланая губа» (I, 79 – «Голубень», 1916).
Народное слово «наряд» как обозначение праздничной одежды у Есенина встречается в обращении к родине: «Ты ли, Русь, тропой-дорогой // Разметала ал наряд ?» (I, 35 – «На плетнях висят баранки», 1915). Указанный через эпитет цвет выбран не случайно: праздничное звучание одежды получалась из-за красного основного тона рубахи, сарафана, платка, кички, сороки, повойника, а также за счет вышивки красной нитью на оплечье рубахи и пришивания красных полос по низу понёвы и фартука. В с. Секирино Скопинского р-на Рязанской обл. на женскую рубаху нашивалась « воробьёвка – тканая красная лента на подоле»; там полагали, что « красный подол (нашивная полоска) носят замужние, без него – вдовые». [1260] В с. Чернава Милославского р-на Рязанской обл. молодые женщины украшали понёву двумя красными «обложками» и шли в ней в церковь на Пасху или отправлялись на свадьбу в другое время (как правило, на Троицу сменяли «обложки» на зеленые, хотя строгой прикрепленности цвета таких нашивок к определенным праздникам нет). [1261]
Одежду красного цвета дозволялось носить только молодым замужним женщинам – полнокровным, лица которых – «кровь с молоком»; в пожилом возрасте переходили на более мрачный оттенок красного тона – «бурдовый» или отказывались совсем от красной палитры. По наблюдению Е. П. Осиповой:
С увеличением возраста женщины изменяется цветовая гамма (колорит) костюма: на смену красному цвету приходит пестрый более спокойных тонов, в одежде пожилых женщин преобладают синий или черный цвета; богатство отделок и украшений с возрастом сменяется скромностью, сдержанностью, художественные элементы практически исключаются в одежде пожилых и старых женщин, что находит отражение в наименованиях. В Рязанской Мещёре за определенной возрастной группой был закреплен отдельный комплекс ( смена ). Постепенные изменения в оформлении костюма отражают названия первая смена, вторая смена, третья смена, четвертая смена, последняя смена [1262] .
Таким образом, Есенин мыслил Русь молодкою в самом расцвете жизненных сил. По меткому наблюдению Д. Д. Бурлюка, современный поэту художник «Малявин своих знаменитых красных баб нашел на родине Есенина». [1263] Воспоминания сестры Александры Есениной акцентируют внимание на праздничной сенокосной народной одежде, которую также наблюдал поэт в родном селе Константиново: «Приятно посмотреть на баб, рассыпавшихся по лугу в ярких, пестрых нарядах . На сенокос у нас одеваются по-праздничному , особенно молодежь». [1264] В «Яре» (1916) Есенин особо подчеркивает красный девичий сарафан: «…за копной сверкнули ее лапти и, развеваясь, заполыхал сарафан » (V, 80).
В обычном применении к человеку слово «наряд» фигурирует в стихотворении Есенина «Сиротка (Русская сказка)» (1914): «Злая мачеха у Маши // Отняла ее наряд , // Ходит Маша без наряда , // И ребята не глядят» (IV, 75).
В народной необрядовой песне «Ноне-нонеча я ведь вчерася…» с. Секирино Скопинского р-на «милый дружок» приказывал подруге: «Убирайся, моя дорогая, // Во весь праздничный снаряд », намереваясь с ней «разгуляться, тоску-горе разогнать». [1265]
Лексема «наряд» как нарядная или вообще одежда породила ряд дериватов, связанных с праздничным одеванием людей, их одетостью: это наряжаться, обрядитьс я, быть понарядней . Их также использует Есенин: мужик «Умывшись, в лапти наряжается » (IV, 72 – «Богатырский посвист», 1914); «Выйду за дорогу, выйду под откосы – // Сколько там нарядных мужиков и баб!» (IV, 224 – «Я иду долиной. На затылке кепи…», 1925). Противопоставление по «нарядности – ненарядности» применяет Есенин в повести «Яр» (1916): «“Какая ты сегодня нарядная …” // “А ты какой ненарядный ”, – рассмеялась она…» (V, 51).
Лексему с той же корневой морфемой применяет Есенин к церковному одеянию своей героини: «Хочет Маша понарядней // В церковь Божию ходить» (IV, 76 – «Сиротка (Русская сказка)», 1914). Из этнолингвистических материалов известно, что «в Рязанском крае в храм надевали одежду, называвшуюся посвятной ; в дни первопрестольных праздников обряжались в костюм, имевший названия годовой, годовойский, годовишный ». [1266]
В иносказательном плане Есениным употреблен одежный дериват «обрядилась», послуживший одним из лексических средств очеловечивания растения. Есенин уподобляет невзрачное деревенское растение красующейся собой девушке, заставляя стрекучую траву «обряжаться» сверкающей росой как блестящими бусами: «У плетня заросшая крапива // Обрядилась ярким перламутром» (IV, 66 – «С добрым утром!», 1914). В с. Константиново бытует до сих пор обозначение одежды «убóра», производное от «убираться» и созвучное словам «обряжаться, обрядиться». Старожилы сообщают: «У меня – вот я ещё в девках была – у меня ещё эта убóра , до сих пор эта убóра »; на свадьбе «сундук-то везли: там чего – её убóра »; на второй день свадьбы «и во врача рядются, и пастухом, и цыганами, и матросами. Ну, какая у кого есть убóра ». [1267] Сам термин «убираться» также звучит в речи местных уроженок – в данном случае в сообщении о ряжении: «А когда и оденешьси ! Девки, давайтя сегодня уберёмси! Убираемси , кто во что горазд, и идём там, мало ли, снег – валяемси!» [1268]
Новый наряд в крестьянском понимании стал именоваться «обновой». Есенинская героиня, обитающая в двух природных локусах – березовой роще близ ржаного поля и речной воде, выбирает подходящий ей лесной материал для изготовления новой одежды: «Шьет русалка из листьев обновы » (IV, 99 – «Я одену тебя побирушкой», 1915).
Умение одеваться как жизненный принцип культурного человека
С юношеских лет Есенин интересовался принятыми в культурном обществе этикетными нормами и рекомендациями касательно одежды. Известно, что в частном собрании (г. Москва) хранится с владельческой надписью Есенина экземпляр книги Мильфорда Прентиса «К жизни… Книга о Красоте и Радости» [1269] (Пер. с англ. под ред. проф. – корр. Н. Д. Беляева, 2-е изд., 1913). [1270] В монографии английского автора имеется глава «О культе одежды», указанная в оглавлении, которая могла привлечь внимание Есенина.