Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Пример необычного – вывернутого наизнанку – применения одежды на Святки в с. Константиново при ряженье: « Шубу вывернуть, лохматой сделають . Ребята за девками гоняють – узнать, не раскрывая, кто: девка ай парень? Никак не попадёшь. – Ну уж ладно, раскройся!». [1318]
А вот пример использования изношенной одежды (вдобавок к переиначенной одежде и вышедшей из моды): «Что ж молодёжи делать? Что-нибудь оденеть, кто оборванюшку , кто рванюшку . Кто шубу вывернет . Кто шубу какую, кто бабкин сарафан наденеть, кто чего. Кто бабкину юбку наденеть. Панёву – такая чёрная полосатая, всегда ходили». [1319]
Известны примеры использования устаревшей одежды, но хранящейся в сундуках отчасти специально для ряженья: «Шутили. Один парень нарядился в каратайке с фантами – никто в карагоде не узнаёть»; «Обычно под Новый год опять наряженные ходили, хто во что нарядится. Хто – тогда каратайки такие пухлявые, шубу выворачивали, чтоб там пострашнее было или порванее ». [1320] При жизни Есенина каратайка была повседневной одеждой, что отражено в повести: «Анна шла, наклонив голову, и захлестывала от ветра каратайку » (V, 23 – «Яр», 1916).
Тематика одежды как поэтизация телесности
Тематика одежды в творчестве Есенина (и очевидно, вообще любого писателя) соотносится с темой поэтизации телесности, продолжает и развивает сюжетно-композиционные линии и содержательно-выразительные образы. Многие части тела, укрываемые одеждой, порождают наименования разнообразных видов одежды, в том числе вызывают к жизни и народные термины. Однако заметим, что терминологический «одежный» ряд в сочинениях Есенина более узок (если подсчитать количество наименований одежды), чем «телесный» семантический ряд. Следовательно, Есенин осознавал вторичность тематики одежды по сравнению с поэтикой телесности. Очевидно, поэт считал, что важнее «скелет» и «плоть» как человека, так и художественного произведения, поскольку всевозможные человеческие и литературно-поэтические «одеяния» второстепенны.
С поэтикой телесности напрямую связаны те названия видов и разновидностей одежды, которые генетически восходят к названиям частей тела и этимологически образованы от них. Из творчества Есенина известны терминологические образования от понятий «перст», «рука» и «коса»: это перчатка, зарукавник, косник и косница .
Слово « перчатка » как «рукавица с отделением для каждого пальца» восходит к слову «перст» (известное в старославянском как прьсть и в древнерусском языке как пьрстъ с XI в.): пьрстъ > пьрстьць > перщатый > перщатка > перчатка ; известно с 1704 г. (Поликарпов Ф. «Лексикон треязычный…»: «перстчатки зри рукавицы»). [1321]
Пример первой лексемы: «Не знаю, зачем я трогал // Перчатки ее и шаль» (III, 173 – «Анна Снегина», 1925). Кроме есенинской строки, известна запись поэтом частушки:
Я свои перчаточки
Отдала Васяточке:
Я на то надеюся —
Пойду плясать, согреюся
(VII (1), 320 – 1918).
Образ перчаток встречается и в современной записи частушки в с. Константинове:
Я гуляла
Пост и Святки
За пуховые
Перчатки [1322] .
По сельскому обыкновению, перчатки являлись дворянской принадлежностью; сами крестьяне носили варежки, рукавицы (у Есенина неоднократно упомянуты голицы ). Упоминание перчаток в рязанской свадебной песне на девичнике (с сюжетом о мытье даров невестой) идеализирует просватанную девушку: «Не озябли ли у тебе белы рученьки? // Вот не снять ли тебе с рук перчаточки ?». [1323]
Примеры второй лексемы: «…закинув за подмышки зарукавник , развязывала снопы» и «Она издалека узнала его и махала зарукавником » (V, 20, 43 – «Яр», 1916), « Зарукавник – словно снег» (IV, 114 – «Плясунья», 1915).
Примеры третьей лексемы, употребленной в прямом смысле: «Смотрят с завистью подружки // На шелковы косники »(IV, 114 – «Плясунья», 1915); «обвила меня косником каштановым» (V, 47 – «Яр», 1916). Это диалектное слово было непонятно горожанам уже к моменту употребления его Есениным в 1915 году, поэтому к нему в первой публикации стихотворения «Плясунья» имелось примечание: « Косники – ленты в косах» (IV, 379). Это примечание географически локальное и семантически узкое: косник – это и лента в девичьей косе, и специальное украшение для косы, в виде трапеции или треугольника, выполненное из обшитого тканью картона, орнаментированное сложными узорами с включениями бисера и т. п.
У Есенина встречается и метафорическое применение термина, обозначающего украшение женской косы; именно по этой метафоре угадывается очертание склоненной в печали девичьей фигуры, приписанной плакучему деревцу: «Заслонили ветлы сиротливо // Косниками мертвые жилища» (IV, 118 – «Поминки», 1915). «Косник» опоэтизирован в свадебном плаче, исполнявшемся на Рязанщине при расплетании невестиной косы:
Ой ты свет коса русá,
Чёсана, недорощенная.
Золотой косник
Недоношеный [1324] .
Термин «косник» как девичье украшение применялся и для коней, впряженных в повозку свадебного поезда: «В гриву косникóв (коснЕк – украшение) запрядут лошадям» [1325] д. Полкóво Рязанского р-на и обл.).
В строках «Вяжут девки косницы до пят. // Из подворья с высокой келейки // На платки их монахи глядят» (I, 58 – «По дороге идут богомолки…», 1914) речь идет о девичьих косынках. В приведенных примерах наименования одежды, произошедшие из обозначений частей тела, выступают средством идеализации персонажа и являются авторским идеализированным воспоминанием о селе посредством воспевания составных частей крестьянского костюма.
В Рязанской обл. встречаются народные дефиниции частей одежды, произошедшие от названий частей тела человека: налобник, рукава, рукавицы . Так, жители с. Чернава Милославского р-на сообщали в 1961 г.: «Если на Красную горку, то одевают рукава ». [1326] Если расширить понимание одежды до народного костюма – с включением в него обуви, то лексема «голень» породила термин «голенище» (как часть сапога). В сочинениях Есенина неоднократно встречается этот термин: «На нем была белая рубашка, и черные плюшевые штаны широко спускались на лаковые голенища » (V, 53 – «Яр», 1916); «За голенищем ножик // Мне больше не носить» (I, 99 – «Прощай, родная пуща…», 1916); «Бросаю, в небо свесясь, // Из голенища нож» (I, 110 – «О Русь, взмахни крылами…», 1917). Очевидно, присутствие в произведениях 1916–1917 годов дефиниции «голенище» связано с акцентированием народного костюма, в который одет герой и частью которого являются сапоги.