Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Природно-мифологическая трактовка одежды
Есенин допускал полную одетость не только человека, которому это наиболее свойственно, но и всей природы – начиная от земли и кончая небом. Создавая собственный художественно-литературный аналог атмосферного мифа, поэт заставил даже элементы одежды проявлять черты величественной природной стихии, уподобляться небесным явлениям:
Смотрят бабки в черные дубровы,
Где сверкают гашники зарниц ,
Подтыкают пестрые поневы
И таращат веки без ресниц
(IV, 107 – «Старухи», 1915).
Другой пример: «Сквозь облачный тулуп // Слезу обронит месяц» (IV, 156 – «Пушистый звон и руга», 1916).
Иногда природный персонаж – например, атмосферное опредмеченное явление – обращается с предметом одежды небрежно, хотя и не выходит при этом из аналогичных возможностей поведения человека: «Ветер тоже спросонок // Вскочил // Да и шапку с кудрей уронил » (IV, 171 – «Заметает пурга…», 1917). Так с помощью нюансов обращения с одеждой вырисовывается характер атмосферно-мифологического персонажа поэтики Есенина.
Показательно, что разнообразные части одеяний всецело подчинены внутренним законом установленной Есениным «поэтики одежды», которая допускает в пределах одного стихотворного текста единство совершенно различных «одежных» проявлений: например, одновременного надевания одежды на человека и разные природные компоненты – лес и зарницы (как это явлено в «Старухах»).
Символика одежды у растений
Растительность, как и люди, обладает своей одеждой – непременно зеленой, которая оказывается ее опознавательным и отличительным признаком (хотя зеленый цвет присущ и человеческому наряду, но не является основополагающим): «Без ордера тебе апрель // Зеленую отпустит шапку » и «Деревьям, в зелень разодетым » (II, 154, 155 – «Весна», 1924). Обращаясь к «бедному клену», Есенин писал о сопоставлении зимнего и весеннего нарядов дерева: «Твоя одежда в рваном виде , // Но будешь // Новой наделен » (II, 154 – «Весна», 1924).
На Рязанщине существовал обычай подстраивать цветность народного костюма под главные христианские праздники, увязывая ведущую колористику с сезонным состоянием растительности. Так, известно стремление рязанских девушек надевать на Троицу понёвный комплекс с рубахой и фартуком зеленого цвета (Старожиловский р-н); наряжаться в понёву с зелёными «сапогами»-аппликациями (с. Чернава Милославского р-на) [1354] и т. п. Это обыкновение обусловлено обычаем украшать церковь и дома снаружи и внутри березками с появившимися маленькими листочками и другой зеленью (ветками кленов, букетами цветов), устилать полы травой.
Поэт нарядил в подобие человеческого одеяния лес, причем именно при помощи «одежной лексемы» представил его разговаривающим, шепчущимся: «С чурбака, как скатный бисер, мухи // Улетают к лесу- шушуну » (IV, 107 – «Старухи», 1915), – сравните звуковой строй: «Сели мы с ним, за шушу кались» (V, 49 – «Яр», 1916).
Покров: тип одежды и средство символизации
Слово «покров» Есенин применяет в первоначальном смысле, происходящем от глаголов «покрывать, крыть» и не относящемся одежде: «Снеги, белые снеги – // Покров моей родины» (IV, 172 – «Сельский часослов», 1918); «Над речным покровом берегов» (I, 43 – «Осень», 1914); волна «И, сбросив свой покров , зарылась в берега» (IV, 49 – «Моей царевне», 1913–1915); «Алмазные двери // И звездный покров » (II, 37 – «Отчарь», 1917); «О Саваофе! // Покровом твоих рек и озер // Прикрой сына!» (II, 50 – «Пришествие», 1917). Все пять примеров с лексемой «покров» придают характеризуемому объекту православно-божественное начало, сопряженное со снежно-водным покрытием земного пейзажа или с небесным куполом. По мысли Есенина, небесно-земным покровом владеет Бог, причем в его визуальной мужской ипостаси.
Однако в первом приведенном примере дополнительно и более зримо, хотя все-таки неявно проступает идея христианского праздника Покрова Богородицы, народное переосмысление которого выразилось в примете о выпадании первого снега в этот день и о начале свадебной поры – в контаминации мужского и женского образов: «Батюшка Покров! Покрой землю снежком, а меня – женишком!». Идея заступничества, выраженная в христианской легенде о Богоматери, распростершей свой омофор над храмом, окруженным врагами, зазвучала в православном празднике Покрова Богородицы 1/14 октября ст./н. стиля. У Есенина эта идея также подспудно проявлена в обращении «О Мати вечная, // Святой покров » (IV, 248 – «Перо не быльница…», 1915) и более отчетливо выражена в стихах «Я поверил от рожденья // В Богородицын покров » (I, 57 – «Чую Радуницу Божью…», 1914).
Явно как христианский праздник Покров упомянут в «Яре» (1916) как время свадебного венчания: «На Преображенье сосватали, а на Покров сыграли свадьбу» (V, 15). К Покрову Богородицы как к последней защите обращается потерявшая сына Наталья в «Яре»: «С спокойной радостью взглянула в небо и, шамкая, прошептала: “Мати Дево, все принимаю на стези моей, пришли мне с благодатной верой покров твой”» (V, 61).
В с. Константиново употреблялось слово «покров» в значении ‘покрывало, верхнее убранство’; там рассказывали про свадебный ритуал: «…на лошади приезжають, постель забирають: матрас, одеяла – там всё забирають – сундук, покров . И всё везёть там от невести к жениху». [1355]
Согласно православному и народному представлениям (возможно, крестьяне восприняли идею как раз из христианства), замужняя женщина обязана покрывать голову, входя в церковь или появляясь на людях (сравните облик Богородицы в синем плате и покрытые головы святых женщин на иконах). Мужчины, наоборот, входя в храм или иное помещение, должны снимать головной убор, который им полагалось носить на улице. Крестьянский этикет отражен в «Яре» (1916) Есенина: «Анисим стоял с покрытой головой и, закрываясь от солнца, смотрел на дорогу» (V, 61).
Из церковной истории известно, что перед входом в притвор на паперти, которая изначально являлась просто возвышенной площадкой, «прежде стоял вид кающихся, называвшихся беспокровными ». [1356] Помимо «покрова» в с. Константиново известно диалектное осмысление слова «покрышка» как ‘посмертного покрова’: «…вот у меня счас узел готовай. Я помру – у меня всё готово. Там у меня савана нету, но такая покрышка с иконами. Покрышку в церкви покупаем». [1357]
Пример обычной одежды: рубаха
Образ рубахи как самой обычной одежды встречается в повести «Яр» (1916): Ваньчок «стирал подолом рубахи прилипшие к бороде и усам высевки»; «Шатаясь, сел на лавку и с дрожью начал напяливать рубаху »; «кричал Кузька и, скинув портчонки, суматошно вытащил из узкой кумачной рубахи голову и прыгнул в воду»; «из колымаги вылез в синей рубахе мужик»; «а под рубахой , как голубь, клевало грудь сердце»; «В избу вкатился с расстегнутым воротом рубахи , в грязном фартуке сапожник Царек» и «кричал в новой рубахе Филипп»; «“ Рубахи? ” – обернулся он к мужику. – “Там они, не привозили еще”. <…> С подтянутого парома выбегли приехавшие с той стороны, и плечистый парень подал ему рубахи » (V, 12, 24, 35, 49, 51, 53, 87–88).